Томас Мюнцер

Штекли Альфред Энгельбертович

Крестьяне и городская беднота, вступая в тайный союз «Башмака», клялись не жалеть жизни, чтобы добиться коренных перемен: отмены крепостного права и всех налогов, раздела церковных владений, уничтожения существующих властей. Несмотря на поражения, идея «Башмака» продолжала жить: то тут, то там открывали грозные заговоры. Это не давало господам покоя. Крепостной Иосс Фриц, находчивый и смелый вождь, готовил новое восстание и был неуловим.

В детстве и юности Мюнцер постоянно слышал рассказы о «Башмаке». И он на всю жизнь проникся уверенностью, что люди, которые стремятся к торжеству справедливости, должны первым делом основать тайный клятвенный союз.

Вам дозволено все! Вы можете грабить и насиловать, нарушать посты и лгать, обворовывать

ближних, предаваться распутству, калечить и убивать людей. Если вам это сошло с рук — не терзайте себя угрызениями совести и не бойтесь ни ада, ни чистилища. Нет такого смертного греха, который не был бы прощен. Знайте лишь одно: римский первосвященник властен разрешать от любых грехов — только платите, платите, не торгуйтесь! Все ваши большие и малые грехи расписаны и оценены. В существующей таксе ничего не забыто. Чем серьезней вина, тем дороже отпущение. Развязывайте кошельки и выкладывайте денежки. Индульгенции спасут вас от страшнейших кар на том свете, и души ваши прямехонько угодят в рай! Покупайте индульгенции — все ваши настоящие и прошлые грехи получат отпущение. Если вас тревожит грядущее, не скупитесь — милосердная церковь отпустит вам вперед и все ваши будущие прегрешения! Вы можете купить отпущение на год, на десять лет, на веки веков — разница только в цене.

Вы уже запасли достаточно индульгенций, чтобы чувствовать себя в безопасности и не пугаться мысли о преисподней? А разве вы можете жить спокойно, когда многие ваши предки заслужили геенну огненную? В ваших силах избавить их от вечных мук — приобретите для них отпущение. Как только монеты звякнут о дно денежного ящика продавца индульгенций, души ваших близких мгновенно перелетят в рай.

Бунтовала совесть! Разве можно было спокойно смотреть, что творили «слуги господни»? Ни одно нашествие саранчи не могло бы так опустошать страну, как алчность римских первосвященников.

Духовенство сосредоточило в своих руках неслыханные богатства, но ему всего этого было мало. Церковь шла на любые ухищрения, чтобы увеличить свои доходы. Зачастую аббаты на своих землях терзали мужика страшнее, чем пьяные дикари рыцари. Грубое насилие они сочетали с самым низким обманом, грозили отлучением, Страшным судом, небесными карами. Они ничем не гнушались, чтобы наложить лапу на добро своей паствы: принуждали отказывать имущество в пользу церкви, разоряли поборами, придумывали разные праздники, юбилеи, обязательные паломничества, которые обходились верующим очень дорого, создавали новых святых, торговали должностями и индульгенциями, оптом фабриковали реликвии, мощи, чудотворные иконы. Из смерти попы сделали прибыльный промысел — их называли «пожирателями трупов»; они уговаривали умирающих завещать им свое состояние, а потом обирали и вдов и сирот, все требуя платы за молитвы.

Земельные владения духовенства росли с каждым днем. Князья церкви были могущественней многих светских властителей. Они вели самую беззастенчивую политическую игру, чтобы приумножить свою власть и свои богатства: нарушали договоры, подстраивали убийства, затевали межусобицы. «Нищенствующие» ордена ворочали огромными суммами. Не было преступлений, которых не совершали духовные лица. То, за что других свирепо карали, сходило им безнаказанно. Распутство клириков было притчей во языцех. Обители монахов больше походили на притоны разбойников, а женские монастыри сравнивали с публичными домами. Священники, давшие обет безбрачия, имели кучу незаконных детей. В города, где назначались церковные соборы, мгновенно устремлялись, чувствуя поживу, сотни проституток. Много крепких слов отпускал народ по адресу монахов, «Откормленные и ненасытные жеребцы» было еще сравнительно мягким выражением. Случалось, крестьяне, опасаясь за своих жен и дочерей, отказывались принимать нового священника, если у него не было постоянной сожительницы.

Когда-то, говорили, церковь была чистой девственницей, но теперь она превратилась в распутнейшую блудницу вавилонскую!

Мюнцеру с детских лет твердили о смирении. Терпеливо сносить все обиды и каждый раз, когда, возмущенный несправедливостью, ты хватаешься за оружие, вспоминать о наказе Христа

и оставлять меч в ножнах? Власть имущие давят и тиранят народ — им христианские законы не писаны! А как только мужик потянется за дрекольем, чтобы, защищаясь, дать по шее наглым насильникам, толпа попов тут же сует ему под нос библию и вопиет о покорности.

Священное писание Томас знал лучше своих учителей. Проповедь смирения основывают на Новом завете. Но библия состоит не только из Нового завета. Ему очень нравились ветхозаветные тексты, особенно книги пророков. В них он нашел дух борьбы, отмщения, беспощадности к врагам. Вся его натура противилась любым учениям о покорности.

Томас, презирая монахов, не захотел вступить ни в один из орденов. Он странствовал по Германии то как студент, то как бродячий проповедник.

Покинув Лейпцигский университет, он поселился в Ашерслебене, где занял место учителя приходской школы. Помыслы его были далеки от официальных обязанностей. Время стояло неспокойное. С Рейна то и дело доносились слухи о грозных городских волнениях. Больше всего Мюнцер ненавидел князей церкви. Рыцари просто силой гнут и ломают мужика, а епископы еще прикрывают свое разбойство лицемерными ссылками на «божье слово», чтобы, пугая простого человека адом или обещая вечное блаженство, вытянуть у него последний грош. Томас решил, что пришла пора начинать борьбу против духовенства. Архиепископ магдебургский Эрнст своей властью душил города и требовал беспрекословного подчинения. Мюнцер задумал составить заговор. В Ашерслебене ему не повезло. Он перебрался в Галле и еще упорней стал вербовать заговорщиков. Но и тут его ждала неудача.

В университетах Лейпцига, Франкфурта-на-Одере и Майнца он поражал профессоров глубиной своих познаний. Томасу пророчили блестящую карьеру. Он легко получил степени магистра свободных искусств и бакалавра теологии.

В ту пору университеты были ареной ожесточенной борьбы гуманистов против схоластики. Недовольство политикой римского престола и засильем церкви было столь широким, что споры, родившиеся в ученых кругах, быстро выходили за университетские стены. Повсюду в стране напряженно следили за «делом Рейхлина». Известный филолог Иоганн Рейхлин считал, что интересы христианской религии требуют серьезного изучения древнейших текстов, в том числе и еврейских. Кельнские же богословы хотели сжечь написанные евреями религиозные книги. Очень скоро распря Рейхлина с теологами-мракобесами помимо его воли превратилась в борьбу за свободу мысли. Высмеивая противников Рейхлина, эрфуртские гуманисты сообща сочинили «Письма темных людей»: богословы, имеющие ученые степени, схоласты, выдающие себя за знатоков поэзии, спесивые, полуграмотные монахи пишут письма одному из злейших врагов Рейхлина. И каждое письмо было яркой сатирой на невежество, разврат и глупость этих темных людей.

Ульрих фон Гуттен, нищий рыцарь и большой поэт, страстно ненавидел Рим: в своих стихах и памфлетах он без устали обличал пороки духовенства. Попы повсюду проклинали Гуттена. Борьба идей подчас проявлялась весьма своеобразно: настоятель одного монастыря во всеуслышание хвалился, что он запасся печатными портретами поэта и каждый день, отправляясь в нужник, захватывает их с собой.

Гуттен мечтал о том времени, когда рыцарские мечи покончат с раздробленностью страны и создадут единую Германию. Он горел нетерпением ринуться в битву. Неизлечимо больной, он бросил слова: «Как прекрасно жить! Не время предаваться покою!»

«Светочем вселенной» и «отцом науки» звали гуманисты Эразма Роттердамского. Он заново перевел библию на латинский язык и, комментируя ее, пытался ввести в теологию дух настоящего исследования. Он жаждал обновления христианства. Но, человек осторожный и хитрый, он облекал свои работы в такую форму, что ему безнаказанно сходила с рук критика, очень опасная для церкви. Его сатирой «Похвальное слово глупости» зачитывались люди разных сословий. Из нее делали выводы, на которые не решался Эразм. Он не примыкал ни к одной из враждующих партий, боялся крайностей, насильственных действий, бунта. Ему дороже всего покой, необходимый для ученых занятий. Он отводил все упреки в малодушии — ведь он не солдат-наемник, чтобы отличаться храбростью.