Тоннель
Шрифт:
Только женщина в голубом была так неспокойна и так абсолютно уверена, так сердилась и так не желала слушать, что эти разговоры утихли. А когда «Макита» в коридоре снова загрохотала, пошли разговоры другие. Это которая петля, последняя уже или нет? Сколько их там всего — две, три? Что же так долго-то, господи, еще перегреется, жара вон какая, а батарейка не сядет, кто-нибудь там, поближе, посмотрите, ну что?
Но батарейка не села и «Макита» не перегрелась — в десять минут третьего молодой проходчик без майки, весь засыпанный металлической стружкой, вышел наружу и подтвердил, что «Макита» справилась. Вид у него был, однако, вовсе не праздничный,
— Что там, ну что там? — начали спрашивать в задних рядах. Видно было не всем.
— Дайте пройти мне, пустите! — воскликнула женщина в голубом и, отпихнув молодого проходчика, первая ворвалась в коридор.
А там на полу у решетки сидела хозяйка Тойоты и жадно, как воду, глотала воздух. И воздух за решеткою был — чистый, сладкий, как будто и правда на той половине ничего не случилось. Поэтому женщина в голубом закрыла сначала глаза и глотнула жадно и про запас, словно и там, в этом нормальном месте все тоже могло вдруг закончиться. И глотнула еще, и глотнула. А после прижалась щекой к металлическим прутьям, чтобы увидеть, насколько и как далеко продолжается эта нормальность, просунула в нее руки и крикнула:
— Эй! Эй, кто-нибудь! Мы здесь, кто-нибудь, помогите!
— Да нету там никого, — сказала ей с пола хозяйка Тойоты, и женщина в голубом поверить в эти слова отказалась, хоть видела и сама. И так рассердилась, что едва ее не лягнула, нахалка какая, сидит тут, смеется. Хозяйка Тойоты не смеялась, но такое нельзя было говорить, нельзя было думать. Заткнись, дрянь, заткнись.
— Это ж в область поток, — сказал рядом мордатый владелец УАЗа. — Ну сколько их там в воскресенье ночью, машин двадцать. В начале стоят все просто, до них километра два, не услышат.
Он тоже не смеялся, однако и он, казалось женщине в голубом, был как-то перед ней виноват. Зачем тогда было сверлить, ломать двери, показывать чистый асфальт и лампы. Какая-то в этом ей виделась злая, жестокая шутка, которую пошутили лично над ней.
— И что теперь — всё, да? — спросила женщина в голубом, уже позабывшая, что говорить такое нельзя. — Вы что тогда предлагаете, интересно? Ходить сюда и дышать по очереди, вы так предлагаете, да? Не хватит тут места всем, вы понимаете, не поместятся все! А маленьких как сюда, смотрите, как тесно, потопчут же маленьких!
Уже у нее звенел голос опасно и громко, и люди снаружи заволновались. Да что ж там такое, господи, в каком смысле места не хватит, кому, вон свет же горит, посмотрите, горит же свет. И толкались уже на пороге — без драки пока, но тревожно и гневно, то есть как это места не хватит, да вы издеваетесь, что ли, опять, значит, не хватит? Женщина в голубом согласна была абсолютно, ее собственных тревоги и гнева недоставало, и требовалось больше. Чтоб как-то собрать их и перенаправить — на решетку, проходчиков, инженера, владельца УАЗа и особенно на тощую дрянь из Тойоты.
А бригадир, сердитый и мокрый, шептался тем временем с таким же мокрым и сердитым
— А вы их сюда приведите. Посадим их тут, вот тут у решетки, всех маленьких тут посадим, — сказала ей рыжая хозяйка Тойоты и встала. — Не плачьте, не надо, смотрите, вот тут. Сходите за ними сейчас, они у вас где, в машине? Им сколько?
— Четыре и семь, — ответила женщина в голубом, которая не знала еще, что плачет. — Здесь недалеко, я быстро, вы место им подержите.
— …Должна быть, — еще раз сказал бригадиру Митя. — Не может быть только одна в середине. У въезда, наверное, где-то, никто ж не ходил туда толком.
Бригадир возражал — да с чего это вдруг должна, кто сказал-то, что там будет еще одна и как раз, блядь, у въезда, — и вообще-то был прав, и ответить на это ему было нечего.
— Идти полчаса, даже меньше, — сказал Митя. — Мы возьмем инструменты и сходим. Вы нас тут подождите, не найдем — значит, будем искать щитовую. Но должна быть еще одна дверь. Или две, например, у въезда и выезда. Да скорее всего, я уверен, — хотя был не уверен уже ни в чем и боялся, что это заметно.
Бригадир возражал, что пускай тогда кто-то, раз такой, блядь, уверенный, сразу ищет свою щитовую, как вообще-то и собирался, инструменты ему принесли вон, а вот двери вскрывать — не его работа, и с дверями уж как-нибудь сами, ты в руках-то перфоратор держал? И чего это ждать, говорил бригадир, без тебя найдем твою дверь.
— Там пятьсот человек, — сказал Митя. — Они все сейчас будут здесь. Ты себе представляешь вообще? Их нельзя пускать в коридор.
Бригадир снова поднял голубой свой фонарь и взглянул в неширокий темный проход, исчезавший за поворотом, и похож стал на Гэндальфа в подземелье, только голого и без бороды.
— Это как это — не пускать, — спросил он, хотя знал уже, к чему идет дело. Оттого, вероятно, и спорил, что знал и очкастому инженеру бы в эту секунду с удовольствием плюнул в очки. Можно было так и ответить — да пошел ты, сам и стой тут с ружьем, нанимался я, что ли, с ружьем вам стоять. Только он же и правда вроде как нанимался и ружье, между прочим, принес. Эх, была бы болгарка, подумал с тоской бригадир, как же мы не взяли болгарку. Он поднял с пола «Макиту», подержал и отдал инженеру с неохотой, словно это был чемодан с деньгами. — Под углом прижимай, вот так. И не в камень, а где с дверью соединяется, и несильно дави, понял? Чтоб не застряло. Если пику сломаешь — запасной нету.
— Ну чего, — сказал Патриот. — Надо это.
Шум снаружи вскипал — нет, вы мне объясните, что там, видно кому-нибудь? Запускать они будут уже или нет? Не толкайтесь, ну что вы шумите, сказали — пока подождать... Опять ждать, это что вообще значит, кто сказал? Пропустите, тут дети, Лёва, Лёвочка, дай мне руку! Объяснит мне кто-нибудь, я не понимаю... Ну куда вы с ребенком, там еще не открыли! ...Душно, господи, не толкайтесь... Кто сказал, я вас спрашиваю! Лёва, Лёвочка!..
Выражения «дежавю» бригадир не слышал ни разу, но все это с ним уже было, и тоска навалилась сильнее. Голоса прибывали и множились. Он сунул Патриоту в руки фонарь, взял от стены ружье и пошел им навстречу.