Топ и Гарри (ил. П.Парамонова)
Шрифт:
Солнце медленно склонялось к горизонту. Становилось холоднее. Оба приносящих жертву были измождены. Дыхание их стало частым.
Вожди и жрецы, многие воины и даже некоторые женщины скоро поняли, что Рогатый Камень по какой-то непонятной причине крепче прикован к жертвенному столбу. И никто не сомневался, что так хотел Великий и Таинственный или Большое Солнце. Жрец в глазах воинов и женщин был только рукой Великого и Таинственного. Значит. то, что произошло, было велением духов.
Уинона стояла позади круга на небольшом возвышении, что позволяло ей хорошо видеть жертвенную площадку. Ее
Жрец подал знак последнего испытания. Оба молодых воина как бы очнулись от забытья и стали танцевать в честь Великого Солнца. Они прыгали вокруг столба, извивались, резкими бросками тела изо всех сил натягивали ремни, чтобы оборвать кожу и освободиться. По ритуалу обряда узлы ремней нельзя было развязывать и кожу нельзя было разрезать, ее нужно было разорвать.
Последние лучи солнца погасли за хребтами, и Гром Гор с разорванной на груди кожей свалился на траву. Глаза его были закрыты, щеки провалились, он не двигался. Жрец отвязал ремень от столба. Воины прыгнули в круг, и прошедшего со славой Танец Солнца понесли в отцовскую палатку. В палатке его ждала мать, чтобы оказать первую помощь. Ситопанаки осталась стоять рядом с Уиноной.
Рогатому Камню все еще не удавалось освободиться от ремней. Теперь он танцевал один. Сумерки окутывали землю. Зажглись уже первые звезды, а он все танцевал. Он рвался изо всех своих сил. Но слишком глубоко были протянуты концы ремней: мясо не рвалось.
Рогатый Камень танцевал. Кто-то прошептал:
— Солнце наказывает его. Он поплатится жизнью.
И слова эти поползли по толпе.
Уинона приложила руку ко рту, губы ее шевелились Она беззвучно возносила моления. Она знала, как знали и те, что стояли вокруг, что только один человек может помочь. Этот человек — жрец. Если приносящий жертву устоял в танце, не лишившись сознания, жрец мог дать конец ремня всаднику, чтобы тот тащил приносящего жертву, пока не разорвется кожа. Жрец мог позвать детей, приказать им взобраться на спину приносящего жертву, утяжелить его и помочь освободиться. Это знала Уинона. Но ей было ясно, что жрец не захочет помочь Рогатому Камню…
Молодой воин наконец споткнулся и упал на колени. Теперь уже всем было ясно, что ему не хватит собственных сил, чтобы освободиться. В глазах у Рогатого Камня потемнело, но чем резче становилась боль в теле, тем, больше он собирал свою волю. И когда он уже совсем было терял сознание, он схватился за ненавистный жрецу вампум, завет которого он не имел права нарушить из-за своей слабости. Он вовремя коснулся вампума. Из уст его вырвался крик, и, может быть, никто не понял, что он крикнул, потому что он призвал Оцеолу.
Гром Гор, еще шатаясь от слабости, вышел из палатки. Он громко запел песнь-моление. И Уинона и Ситопанаки запели вместе с ним. Приносящий жертву услышал это пение и вскочил на ноги. Последним сильным броском он рванул ремни. Послышался звук, от которого стало больно даже всем окружающим.
Рогатый Камень освобожденный рухнул на землю и остался
Он не знал, что первым над ним склонился его отец Матотаупа. Никто не посмел двинуться, чтобы удержать Уинону, которая тоже подбежала к брату. Но жрец не подошел, хотя жертва была завершена согласно обычаю
Долго стояла молчаливая толпа вокруг жертвенной площадки, но потом один за другим люди покинули свои места. Шепот распространялся вокруг, неопределенный, как легкий ветерок: возможно, силы, которые позволили воину оторваться от столба, не принадлежат Великому и Таинственному или Большому Солнцу? Может быть, ему помог злой дух, которого надо всем избегать?..
И даже вождь Горящая Вода, подойдя к Грому Гор и своей дочери Ситопанаки, позвал их к себе в палатку, чтобы на них не распространилось влияние этого непонятного духа.
Матотаупа поднял сына на руки и понес его в ночную прерию.
Уинона пошла вместе с ним.
— Принеси одеяло, принеси травы, бинты. Приведи коней, — сказал он, даже не отдавая себе отчета, произнес ли он это вслух, но дочь поняла.
Она привела коней, принесла одеяла, одежду, лыковые бинты и травы. Она принесла воду, чтобы намочить лыко. Когда брат пошевелился, она дала ему напиться. Она принесла нож — обоюдоострый нож, на рукоятке которого была вырезана голова птицы. Так как Рогатый Камень еще ничего не видел и не слышал, Уинона передала оружие Матотаупе.
— Это для него, — сказала она. — Священный нож. Гром Гор дарит его.
И она ушла. Уинона была только девушкой, и жизнь, которую теперь должны были начать ее отец и брат, она разделить с ними не могла.
Матотаупа остался один со своим сыном. Он прислушивался к его слабому дыханию и в то же время прислушивался к тому, что делается там, среди палаток участников торжества. Часть палаток уже разбиралась, и еще до наступления рассвета некоторые отправились в родные места. Слышно было хлопанье полотнищ от ночного ветра, топот коней, лай и вой собак, крики. Показались первые силуэты всадников и коней, тянущих волокуши.
Матотаупа держал оружие в руках. Он знал, что дакота с окончанием торжества и праздничного мира могут попытаться напасть на него и его сына. Конечно, это позор — убить беззащитного человека, который только что прошел Танец Солнца, но Матотаупа не рассчитывал на благородство врага. Он зорко смотрел вокруг, не приблизится ли кто-нибудь к ним. Он почти хотел, чтобы Тачунка Витко, оскорбивший его имя, напал. Матотаупа был настолько ожесточен, что готов был в третий раз встретиться в поединке со своим врагом. Но Тачунка Витко не приходил, хотя его палатка еще стояла на месте. Он не пытался убить Матотаупу и захватить юного воина, потерявшего сознание.
С наступлением утра последние палатки были разобраны. Прерия осталась под палящим солнцем безлюдной. Матотаупа перенес сына в тень одного из холмов и, как только он пошевельнулся, дал ему пить. Когда к ночи поблизости завыли волки, Матотаупа взялся за ружье. Это был стоящий на страже отец и заботливая мать в одном лице. Только на второй день после торжества Рогатый Камень наконец пришел в сознание. Он еще не говорил, ничего не просил, но отец угадывал все его желания.