ТОП сериал 1978
Шрифт:
— Ну, с Дмитрием Фёдоровичем я поговорю. Думаю, он поймёт, — согласился Брежнев. — А вот со Щёлоковым, думаю, проблемы будут, гхм. Уж очень его это задело.
— Леонид Ильич, Щёлокова Вы знаете давно. Воевали вместе. Я уверен, что если Вы ему всё объясните, то и он тоже всё поймёт. Он как главный милиционер нашей страны просто не может не понять того факта, который знает любой участковый — необходимо заниматься предупреждением потенциальных правонарушений. — И увидев, что Генсек задумался, решил надавить: — Ну а если он не знает, не понимает, или не хочет понимать прописных истин, тогда прикажите ему не совать
— Тише, Юра, гхм, успокойся, — на этот раз успокоил гостя уже Брежнев. — Я поговорю с Николаем. Он разумный человек и, думаю, действительно поймёт, гхм. Не думаю, что он хотел кому-то навредить, когда это затевал. Думаю, гхм, у него душа за дело болела. Так что не нужно на него обижаться. Он действовал как преданный член партии и настоящий коммунист. Я надеюсь, ты с этим согласен?
— Так точно, — вздохнул Андропов, начиная думать о том, как лучше, когда и какой силы нанести ответный удар Министру МВД СССР.
Ведь, несмотря ни на что, подковёрная борьба между МВД и КГБ не прекращалась ни на одну секунду никогда, начиная с тех пор, как эти ведомства были созданы.
Конец интерлюдии
Глава 23
День третий
Всё утро я носился между площадками как угорелый, боясь не успеть выполнить план, который по результатам первого дня съёмок я себе наметил — три серии в день. А это значило, что одну серию нужно было снимать где-то за два с половиной часа.
— Снято! — сказал я в мегафон и посмотрел на часы. — 11:27. Гм, неплохо.
Удовлетворённо улыбнулся, осознав, что явно поставил мировой рекорд, пожал руку Сегурко, объявил десятиминутный перерыв и вытащил из наплечной сумки папку со сценарием восьмой серии.
Подбежал Сева и доложил, что меня ожидает Кравцов.
— И сильно ожидает? — поинтересовался я, прочитывая сценарий следующей серии.
— Да. Говорит — дело не терпит отлагательств.
— А чего он сам не пришёл, раз это так срочно? — не отрываясь от текста, произнёс я, а потом посмотрел по сторонам и спросил: — Где он ожидает?
— Он на связи.
— Я тоже, как ты видишь.
— Он ожидает тебя у рации.
— У нашей? И вообще, он же сейчас в Гаване, — неожиданно вспомнил я, а затем предположил: — Или он уже приехал?
— Нет. Он оттуда и вышел на связь через свою рацию, — наконец всё разъяснил мой связист и, сообразив, что я начинаю вспоминать, о чём идёт речь, напомнил: — Нам их позавчера Рюмин дал. Вчера мы учились ими пользоваться и вот научились.
— Помню, — кивнул бывший пионер, боясь потерять мысль об увеличении количества крови при пытках Соерова, который якобы зажал лекарство от астмы.
— Идём? Рация у твоего шезлонга, — поторопил меня Сева.
— Конечно, — кивнул я, сделал запись: «Добавить крови и порезов на лице актёра», передал листок Сегурко и направился в своё логово.
Вчера, во второй день съёмок, мы, как и в первый день, сняли так же три серии. Сегодня с утра, за два с половиной часа, была снята седьмая серия. И вот сейчас, так как до обеда было ещё долго, я стал прикидывать, как нам лучше и быстрее отснять следующие сцены.
Выйдя к площадке №1, на краю которой были разбиты мой главный штаб и медпункт, увидел, что там суетятся врачи.
Когда подошли, оказалось, что они перематывают ступню одному из элитников.
Поинтересовался, что случилось?
Оказалось, что актёр зашёл по колено в море и, наступив там на острый камень, распорол себе ногу.
— Вновь ЧП, — вздохнул Великий Режиссёр и, ещё раз напомнив о бдительности, пошёл к своему рабочему месту, рядом с которым был установлен зонтик от солнца, столик и рация.
— Третий, это шестой, — поднёс к губам микрофон Сева, нажав пару рычажков. — Приём. Приём.
— Вас слышу. Шестой подошёл? — раздался голос Кравцова.
— Да. Даю трубку, — произнёс друг Савелий и, видя моё задумчивое лицо, передал наушники и микрофон. — Говори сюда... — показал он и повторил, тыкая пальцем: — Говори...
— Я? Там же какого-то шестого звали?
— Так это ты.
— Шестой? Я? Какого хрена?!?!? Это что, шутка?
— Нет! Они так обозначили твой позывной, — прошептал радист, не понимая моего гнева. — «Первый» — Лебедев. «Второй» — наше посольство в Гаване. «Третий» — Кравцов. «Четвёртый» — Рюмин. «Пятый» — площадка № 2. «Шестой» — ты, то есть — площадка № 1. «Седьмой» — площадка № 3.
— Кто придумал эту дичь? — офигел «шестой», задыхаясь и, схватив микрофон, заорал: — Это реальная фигня! Нахрена вы меня «шестым» записали?! Совсем, что ль, тронулись?!
— «Шестой», это ты? — невинно осведомились на том конце радиоэфира голосом Кравцова.
— Сам ты «шестой»! Вы головой, что ль, там ударились? Или на солнышке перегрелись?
— А что тебе не нравится? — продолжал бесить меня собеседник.
— Всё мне не нравится! Кто додумался такое стрёмное погоняло мне приклеить?! — негодовал я. — Что подумают люди?!
— Ничего они не подумают. Обычная нумерация.
— Ничего себе «обычная»! Мы снимаем картину мирового уровня! О её съёмках будут слагать легенды! А вы талантливого режиссёра на весь мир опозорить хотите, называя его шестёркой! Типа: «Васин — твой номер шесть и ты в пролёте!» Так вы хотите, чтобы сотрудники и актёры между собой говорили? Дискредитируете? Наши таланты дискредитируете?! У вас ум за разум, что ль, зашёл? — рычал талант. — И потом, к чему, вы эту «сантабарбару» с нумерацией устроили?! Зачем такая путаница? Что за бредятину вы тут напридумывали? В первую очередь мне рации нужны для работы — для съёмок, ибо это главное! А это значит, что на площадке №1, должна быть и рация, за которой закреплён позывной — №1. На второй — два, а на третьей — три! Четвёртой же рацией должен быть Рюмин, так как на нём висит всё снабжение нашей группировки. Остальные же три делите между собой как хотите!