Топи их всех!
Шрифт:
Мы вошли в вестибюль. Из гостиной доносились звуки песни, которой мне еще не доводилось слышать. Группа молодых офицеров-подводников и несколько девушек стояли вокруг рояля и, не жалея голосовых связок, распевали:
Топи их всех! Топи их всех! Тодзио, Гитлера и всех: Поганых япошек на их кораблях, На авианосцах и крейсерах…Сначала я заподозрил, что причиной такого прилива оптимизма было австралийское пиво, славящееся своей крепостью. Однако только немногие из офицеров держали в руках стаканы, а девушки вовсе не пили. В них говорил молодой задор. Они смело бросали вызов полчищам японцев, которые уже нанесли серьезный урон нашим подводным силам и теперь угрожали захватить наше временное убежище. Воинственные слова этой песни стали впоследствии девизом американских подводников на Тихом океане и поддерживали бодрость духа у многих в трудные дни.
Героическая оборона, которую вели подразделения сухопутных войск и отряды морской пехоты на полуострове Батаан и острове Коррехидор, явилась воодушевляющим примером для всех нас — американцев и австралийцев. Наши подводные лодки прорывались через японскую блокаду к Коррехидору, доставляя продовольствие, медикаменты и боеприпасы и вывозя оттуда людей, документы и прочее. В самом начале войны подводная лодка «Траут», базировавшаяся на Пирл-Харбор, вывезла 20 тонн золота, а также серебро и ценные бумаги, составлявшие валютный фонд Филиппин.
Рассказы эвакуированных о героическом сопротивлении японцам и пережитых лишениях укрепляли нашу решимость и звали на боевые дела. Впрочем, меня лично вдохновлял уже сам вид моих офицеров и матросов, которые, не колеблясь, брались за выполнение трудных и опасных заданий.
Конечно, за горделивой осанкой и решительными лицами скрывалось немало сомнений и тайных мыслей. Многие подводники задавались вопросом, суждено ли им возвратиться из 50-дневных походов в плохо разведанные воды, где их подстерегали японские самолеты и охотники за подводными лодками. Но, слава богу, они никогда не проявляли колебания, тогда как я жил в вечном страхе за их судьбу. Все они были очень молоды, все пришли на флот и продвигались по службе на моих глазах, и я чувствовал личную ответственность за них. Когда же меня оставляла твердость духа, я находил поддержку в смелости и решимости личного состава.
Мне пришлось проделать долгий путь, чтобы найти эту атмосферу бодрости и уверенности, которая царила на наших подводных лодках здесь, на краю земли. В марте 1942 года, когда я уходил с поста военно-морского атташе в Лондоне, пессимизм там был настолько густым, что с ним едва ли сравнился бы знаменитый лондонский туман. Да это и понятно: у берегов полуострова Малакка японской авиацией были потоплены линейный корабль «Принс оф Уэлс» и линейный крейсер «Рипалс»; пала крепость Гонконг, которая считалась вторым Гибралтаром; бои за Сингапур завершились унизительным поражением.
Когда я прибыл в Вашингтон, там творилась обычная неразбериха. Единого плана наступательных операций на Тихом океане, рассчитанного на возвращение утерянных территорий, не было; наши стратегические замыслы в Атлантике и на Тихом океане служили предметом жарких споров. Меня в спешном порядке спровадили в Австралию, сказав на прощание, что на Тихом океане нам предстоит вести сдерживающую, затяжную войну до тех пор, пока наши армии не очистят Европу. Судя по тому, что я видел в Англии, для осуществления этого намерения требовалось несколько лет.
В Пирл-Харборе я пробыл ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы засвидетельствовать уважение новому главнокомандующему ВМС США на Тихом океане вице-адмиралу Честеру Нимицу, познакомиться с организацией подводных сил и получить самолет для вылета в Брисбен (Австралия). Я сел в бомбардировщик, направлявшийся в распоряжение немногочисленной армии генерала Макартура, и скоро оказался среди людей, с которыми у меня был общий язык.
Представившись командующему вооруженными силами США в юго-западной части Тихого океана вице-адмиралу Лири, штаб которого находился в Мельбурне, я вылетел в Перт, расположенный на западном побережье Австралии. Преодолев унылые просторы необъятной пустыни, я доложил контр-адмиралу Пернеллу, что направлен в его распоряжение вместо командующего подводными силами Азиатского флота капитана 2 ранга Уилкса, который должен был возвратиться в США.
В военно-морском штабе в Перте я увидел сумрачные лица. Все офицеры штаба испытали горечь отступления из Манилы в Сурабаю и «прелесть» почти ежедневных налетов японской авиации. А когда японцы захватили Малайю и Яву, офицеры штаба, растеряв по дороге большую часть багажа, эвакуировались сначала в Дарвин, а затем вместе с сильно поредевшими военно-морскими силами и жалкими остатками 10-й разведывательной авиагруппы морской авиации перебрались во Фримантл, морской порт вблизи Перта. Азиатский флот потерял большую часть своих самолетов и надводных кораблей. Уцелевшие силы остро нуждались в боеприпасах и запасных частях. Во время бомбардировки Кавите были уничтожены 233 торпеды, предназначавшиеся для подводных лодок. При отступлении с Батаана пришлось затопить много и хорошо послужившую нам плавбазу подводных лодок «Канопус», которую мы не смогли увести с собой из-за повреждений, причиненных взрывом авиационной бомбы.
Оставшиеся в нашем распоряжении плавбазы «Холланд» и «Отус» должны были обслуживать 20 подводных лодок, причем основная масса работы приходилась на первую из них, так как «Отус» представляла собой обычное грузовое судно, которое в начале войны наскоро переоборудовали в плавучую базу подводных лодок.
Все свободные помещения на плавбазах заняли уцелевшие моряки с других кораблей, а для личного состава подводных лодок, становившихся на ремонт, места уже не оставалось. Несчастным подводникам приходилось жить на своих кораблях и засыпать под «музыку» ремонтных бригад, не прекращавших работы ни днем, ни ночью. Не получая столь необходимого для них отдыха, подводники отправлялись в новый боевой поход почти такими же измотанными, какими возвратились с задания.
Нужно было что-то предпринимать, и притом немедленно. Подводники нуждались в хорошем отдыхе в перерывах между боевыми походами, и мы обязаны были предоставить им его, насколько это было в наших силах. Чтобы выдержать напряжение 50-дневного похода в воды противника, чтобы потопить как можно больше японских судов, а затем благополучно привести свою лодку в базу и подготовиться к выполнению нового боевого задания, подводники должны были набраться сил и прийти в себя после пережитых волнений.
У меня и у офицеров моего штаба, разместившегося в Перте, было немало забот: не хватало запасных частей и торпед, не были устранены дефекты торпеды, но вопрос об отдыхе подводников волновал меня больше всего. Когда личный состав подводных лодок измотан и его моральное состояние подорвано, то вопрос, действуют торпеды или не действуют, не имеет большого значения.
Неестественный блеск глаз и исхудалые лица офицеров и матросов свидетельствовали об огромном нервном и физическом напряжении, которое они выдерживали в течение многих недель, выслеживая добычу в тропических водах под палящими лучами солнца или во тьме морских глубин и подвергаясь атакам японских самолетов и охотников за подводными лодками. Один из наших лучших специалистов по потоплению японских кораблей капитан-лейтенант Райт, возвратившись из очень удачного похода, обнаружил, что похудел на 11 килограммов. Это было немало для его и без того сухопарой фигуры. Далеко не всякий может позволить себе потерять столько в весе. Проблема создания условий для отдыха подводников становилась все более острой.