Тополиный пух
Шрифт:
– Тебя, Костя, все ученики помнят.
– Ну уж, не преувеличивай...
– А я и не преувеличиваю.
Профессор прошел в комнату, отдернул штору и неловко открыл окно. Теплый июньский ветер ворвался
– Пух летит, - улыбнулась Валентина Викторовна.
– Да. Как снег.
– А помнишь, тогда тоже пух летел, после сессии?
– Дааа, - грустно улыбнулся Воскресенский и покачал головой.
– Я еще в лужу вляпался, помню. Там прямо у остановки была.
– Это когда мы трамвая ждали?
– Да. Они ведь ходили редко. А ты была в шляпке. Моей любимой.
– В сиреневой?
– засмеялась Воскресенская.
– Да... страшно подумать! Сорок лет назад. И так же пух летел, и люди встречались, шутили, целовались... А пух все такой же. Поразительно!
– А как быстро все промелькнуло.
– Да. И главное, как много сделано, а кажется - ничего...
– Ну, это ты слишком. Ничего! Дай бог каждому так - ничего.
Профессор вздохнул:
– Ну, Валечка, это все относительно... относительно...
Валентина Викторовна ласково смотрела на него.
Профессор потрогал усы:
– Тополиный пух... тополиный
– Да... тополиный пух...
– тихо прошептала Воскресенская.
Константин Филиппыч побледнел, сжал кулаки:
– Какая ты сволочь... сука...
Жена недоумевающе открыла рот.
– Сволочь!
Профессор неуклюже размахнулся и ударил Валентину Викторовну кулаком по лицу.
Ахнув, она повалилась на пол.
– Сволочь! Мразь! Курва проклятая!
– шипел побелевший профессор.
– Костя... Костя...
– испуганно прошептала Воскресенская.
Трясясь, он надвинулся на нее и стал бить ногами:
– Мразь! Мразь! Мразь!
Воскресенская пронзительно закричала.
Профессор схватил стул и с силой пустил его в трюмо.
Куски зеркала посыпались на пол.
– Курва... сволочь...
Он плюнул в окровавленное лицо жены, но плевок застрял в бороде.
Воскресенская продолжала пронзительно кричать.
Константин Филиппыч выбежал в коридор, трясущимися руками открыл дверь и бросился вниз по широкой лестнице.
Внизу в подъезде ему попался восьмилетний сосед. Профессор наотмашь ударил его рукой по веснушчатому лицу и выбежал во двор.