Топот бессмертных
Шрифт:
Чужое, зоновское начало шепнуло сталкеру, что рядом опасность. Он поднял голову и увидел парившее над ним растресканное дерево и полустертую знакомую надпись. Последняя лента была на исходе, он бил короткими очередями. Кровь заливала глаз.
«Каждый из нас чего-то боится. Иногда до самого конца. Можно убежать от любого страха. Кроме последнего – своей смерти. Поэтому все хотят жить. И лишь бессмертные – умереть!»
Лицо монстра исказила гримаса. Мысли собрались в свистящий вихрь, готовые затянуть вокруг себя всё и вся. Взгляд снова поднялся на плавающий ящик, на вспученный, на ладан дышащий
«Ну конечно». Последние пули вонзились в ящик.
– А мне-е-е на себя-я насра-а-ать!!!
И всё.
И больше он не мутант.
Когда офигевшие от собственного спасения мужчины вернулись к броневику, две спасенные девушки уже очнулись. Пришли в себя, зарылись под тряпки и почти не дышали, изредка посматривая сквозь щели в накиданной сверху одежде и ветошь через бронированное стекло. Было очевидно, что спасители и защитники оставили их совсем недавно. Но вернутся ли они и что делать, если не придут обратно, – на это ответов у женщин не было. Аспирин, тонкая натура, записочек не оставил и мыслями на тему, что станет с бабами, коли они с Бельком не вернутся, себя не обременял. Не потому что был злой или сильно обиженный на жизнь, а просто от пофигизма. Для спасения чужой жизни он был способен на что угодно, вплоть до смерти и, сука, героических подвигов. Драться, шляться, охотиться на телекинетиков, таскать на себе обморочные бабьи тушки и тэ пэ. Но в случае собственной гибели сталкер (согласитесь, отчасти справедливо) полагал себя свободным от обязательств. Такая вот была диалектика…
Если откровенно, Аспирин редко думал о высоких материях, за исключением пива. И все же одна такая «материя» его беспокоила. А именно – жажда мести. В данный момент он возвращался в лагерь, обремененный именно этим великолепным и удивительным чувством. Напротив, к Белошапочке, пребывавшему недавно в состоянии полной невменяемости и замочившему в оном главаря кинетиков, вернулось хорошее настроение. Он даже стал отчасти напоминать прежнего простодушно-безобидного гея. Только с пистолетом и очень уверенного в себе.
Белошапка шлепал по грязи первым. Группа спешила, как ни странно, обратно в подвал, к спасительному порталу, что должен был вывести их к «Химнейтрализации» в закрытый город Ненбен. Аспирин двигался замыкающим, с очень мрачным лицом. Мрачным, скажем так, несколько больше обычного. Белошапочка, несмотря на усталость и некую общую эйфорию, охватившую группу после избавления, настроение предводителя уловил.
– Ты ф порятке? – обронил он на бегу, обернувшись и посмотрев на друга через плечо.
Аспирин вдруг понял, что его пальцы до белизны сжимают приклад автомата. Не нужно было смотреть в зеркало, чтобы понять – в глазах его пылает огонь.
– Нормуль, не парься, – ответил Аспиринушка сквозь сжатые зубы и изображая на роже полное равнодушие. – Беги-беги. Просто должок только у меня теперь, андерстенд? Частная, скажем, инициативка.
– И што это сначит?
– Ты поймешь, – заверил его Аспирин, тяжело дыша, – обязательно поймешь, Белошапочка. Только позже.
– Ты что-то сатумал? Что-то некарошее, та? Ты мне это брось, слышишь? Прошлое оно прошлое и есть. Забуть, не тони ф нем. Утянет на дно – не выперешься, сталкер…
– Да не могу я так, Белошапка, ну как ты не понимаешь? Рыжняк считался Хохмачу лучшим другом. И замочил его ради наживы.
Белошапочка чуть замедлился.
– Постой, – проговорил он задумчиво. – Ты хочешь скасать, что тот одтнорукий монстр, который нас спас, был труком Рышняка, нашего исцелителя?
Аспирин, несмотря на отвратительность ситуации, зло хохотнул.
– Вашим исцелителем был как раз Хохмач – то самое чудовище. А вот Рыжняк… гнида он рыжая, вот что…
– А-а! Кашется, я начинаю понимать, – сказал Белошапка, снова ускоряясь. – Ты хочешь скасать, что Рышняк снал про Хохмача. Хохмач мешал ему, и Рышняк его упил, это так?
– Так! – отрезал Асприн и добавил тихо: – Да только не совсем так. Черт, да сложно все рассказать. Суть в том, что Рыжняк убил человека, спасшего ему жизнь. Из-за денег. Причем не слишком больших денег. Это – западло. Знаешь такое слово, друг, «западло»?
Белошапка дернул плечами, игнорируя вопрос. Видимо, он знал.
– А тепе есть до этого дело?
– А тебе нет?
– Мне есть, – дернул носом Белошапочка. – Теоретически. Однако, хотя я и растеляю твою точку срения на поступок Рышняка, хочу напомнить, что его поступок тепя не касается. Скаши, Хохмач пыл тфоим труком?
– Ну, как сказать…
– Скажи как есть, сталкер.
– Нет, не был. – Апсирин уверенно качнул головой.
– Токта сапуть!
Теперь уже замедлил шаг Аспирин. Логика интуриста была ему непонятна. А впрочем…
– Первооткрывателем Стикса являлся Хохмачов, а вовсе не Рыжняк! – крикнул он.
– О чем ты, сталкер?
– О том, что ты слышал… А вот, кстати, и комната Хохмачова. Портал здесь. Дорогие дамы, мы прибыли к цели нашего путешествия. Андерстенд?
Как только группа оказалась в относительной безопасности, Аспиринушка решил прогреть горло. Миновав каморку Хохмача и пройдя через пространственную аномалию, группа появилась в Ненбене, перед знакомым Аспирину корпусом «Химнейтрализации». За спиной замыкающего Аспирина портал медленно затворился, отрезая от людей Хохмача, кинетиков, кровь, смерть, трупы и прочие прелести миновавшего сумбурного дня. Сталкер перекрестился. По совету героически павшего Хохмачова – или монстра-мутанта с каннибальскими наклонностями – такое дело непременно следовало обмыть.
Белошапку дважды просить не пришлось. Выслушав потребности вождя и предводителя, интурист быстро метнулся к рюкзаку (аптечку и спирт переложили к нему) и протянул Аспирину заветную флягу.
Тот отхлебнул. Три пары женских глаз смотрели на сталкера настороженно. Радость от встречи и спасения миновала. Наступило то, что Аспирин называл «откатом» от эйфории. И откат был херовый. Пышечка, Медсестра и Спортсменка грустно сидели на рюкзаках, уставшие от пережитого, уничтоженные морально, иссякшие духом и опустошенные физически. Никто им не объяснял, что произошло, куда их привели и зачем. Видеть лица сталкера и Белька, безусловно, было дикой радостью по сравнению с рожицами карликов-мутантов, но ужас от пережитого и крайняя степень усталости читались на женских лицах отчетливо. Определенно стоило готовиться к ночлегу, чтобы кумушки хоть немного пришли в себя.