Торнан-варвар и жезл Тиамат
Шрифт:
И еще говорят, что они не погибли, а спят в пещере, чтобы придти на помощь своему народу, и изгнать злодеев. Как станет невмоготу жить, так начинают вспоминать… Три раза самозванки смуту устраивали.
Торнан равнодушно промолчал: наткнулись они на разгадку той давней трагедии, или это кто-то другой нашел тут вечный покой – так ли это важно?
Но дело явно давнее – горностая в Логрии извели уже лет сто, да и таких доспехов как на расплющенных лавиной воинах Торнану не приходилось видеть даже среди хлама, присылаемого из арсеналов к полковым кузнецам на переделку.
На
Хотя в ней не было тепло, но она давала защиту от ветра – и им и коням.
Внутри было старое (очень старое) кострище, и ветхий до невозможности обрывок ткани – люди были тут очень давно.
– Принеси снежку, – попросила Марисса. Не в сухомятку же есть?
Торнан кивнул и вышел наружу, во полутьму, набрать в бурдюк снегу, выбирая плотный слежавшийся наст.
Угасающий закат освещал скальные расселины и воронки. По горным плато гулял ветер, мрак опускался на глетчеры высочайших хребтов, скрывая их серо-зеленый древний лед. С бурдюком в руке Торнан стоял на снежнике, на ветру, и смотрел, как высокогорье тонет в наступающей ночи. Потом Марисса окликнула его и он вернулся в грот.
Они сидели у костра в дымной пещере, ели приготовленный Мариссой ужин, а завернувшийся в шкуру Чикко, хватив из фляжки пару добрых глотков, дремал, тихо посапывая. Дремали и скакуны – Ревун, Мышка и Черныш.
Они сидели вместе с Мариссой в этом подземелье у костра, глядя в опадающие языки пламени, смотрели на огонь, и вполголоса беседовали об опасностях, подстерегающих путников в высокогорье. О метелях, лавинах, туманах, камнепадах, о снежных карнизах, которые перекрывали скальные и ледниковые трещины.
А когда молчали и в убежище становилось так тихо, что они слышали только потрескивание углей, всхрап уснувших конец, и сопение дремлющего Чикко…
Марисса сидела по другую сторону костра. Она задумчиво смотрела в угли, колеблющемся свете костра по лицу девушки пробегали глубокие тени.
– О чем грустишь? – негромко спросил он.
Она вздрогнула, словно от окрика.
– Прости, не могу сказать. Тайна.
– У тебя есть тайны? Великие секреты Богини? – пошутил он.
– У всякого свои тайны, – неопределенно бросила она. Но я свою не выбирала.
– Ну тогда раскрой ее.
– Не могу, – сурово и решительно сообщила она.
– Ты в своем праве… Глаза у него слипались. Он хотел продолжить разговор, сказать что-то еще, но силы оставили его.
Они вышли в путь еще затемно. Луна уже уходила за ледники, но снег переливался голубоватым, подсвеченный невидимой за хребтами бледной зарей.
Марисса время от времени пускала коня рысью, и им с Чикко приходилось догонять ее. Светало. Снега, светло-серые под Луной, наливались багрянцем, а потом вдруг воссияли алмазами в ставшем глубоко синем небе.
Когда над горами взошло солнце, они прошли миль десять. От яркого солнца слезились глаза, при этом холод не становился меньше.
«Интересно, – подумал Торнан, – почему, бесс возьми, солнце в горах не греет?»
Темная горная тайга была похожа на ту, что он видел в юности, но деревья здесь росли другие – низкорослые, искривленные, корявые, похожие на клубки змей. Лиственницы и ели, березы и сосны – все изуродовано ветрами и морозом.
Долину усеивали громадные валуны. В трещинах камня росли клочья высохшей травы и мха, стланик расползался по валунам. Снег был тверд, слежавшийся наст мог порезать коням ноги, если бы не особые горные «сапоги», предусмотрительно купленные в той же деревне, что и скакуны.
Все это напоминало Торнану Северную Пустыню, куда в двенадцать лет он ходил вместе с дядей в набег на досаждающих им оленных борандийцев.
День выдался мягкий. В лучах янтарного солнца даже камни осыпей сверкали как самоцветы. Над головами путников, среди острых утесов и черных обрывов, виднелись фирновые поля и глетчеры, а небо над льдистыми гранями высочайших пиков было таким синим и высоким, что порой Торнану чудилось, будто на нем и впрямь, как говорили легенды, видны звезды.
Когда Марисса спешивалась, чтобы осторожно провести коня по краю нежданно разверзшейся впереди трещины или воронки, Торнан тотчас следовал ее примеру. Чикко же, точно важный господин, сидел на коне и тем не менее преодолевал препятствия чуть ли не быстрее друзей. Видать, подумал Торнан, дар лошадника помогает.
В середине дня они сделали короткий привал и доели вареное мясо маленькой пятнистой серны, подстреленной третьего дня Мариссой.
После очередного поворота очам их открылась исполинская чаша, обрамленная каменными кручами. Озеро Неро – одна из легенд среднего Рихея. Высоко над индиговыми просторами тонкого льда разбегались призрачные следы воздушных вихрей, и рядом с путниками висели легчайшие перистые облака. Со снежных высот стекали каменные реки морен, вершины и хребты укрылись туманом. Раза два-три Торнану померещился у самой границы лесов тающие вдали дымные столбы.
Над скалистыми склонами скользили тени облаков.
Озеро было глубокое и такого яркого синего цвета, что дух захватывало. Марисса так и ахнула от восторга. Ослепительно сапфирная гладь озера простиралась перед ними, как зеркало, а вокруг круто вздымались горы. На берегу стояла глубокая тишина, звук человеческого голоса бессильно тонул в ней, будто камешек в омуте. Видя ее реакцию, Торнан усмехнулся, не сводя глаз с озера, указал рукой вверх, где зубцы вершин представали во всем своем великолепии.
– Без малого двенадцать лет назад я был в этих местах, когда утекал из Восточного предела, – сообщил он. – Было похолодней, чем сейчас, у меня вот-вот должен был издохнуть конь, и смерть точила на меня свою косу. Но тогда я, глядя на эту красоту, забыл обо всем.
Марисса и даже Чикко, только что не открыв рот в восхищении, смотрели туда, где вершины гор сливались с облаками и громоздились синие уступы, а внизу блестело озеро.
Большая, красивая, дикая страна напоминала ожерелье, созданное божественным кузнецом и брошенное на зеленый бархат степей и лесов Логрии. Серые и синие скалы – оправа. Холодные озера и ледники – алмазы и сапфиры. Снега – драгоценные кораллы. Изумруды – альпийские луга; малахит горных лесов…