Тот, кто придет за тобой
Шрифт:
Чалов откинулся на спинку кресла, скрестил руки.
– Так я и знал, – сказал он после паузы, словно оценивая все услышанное от Кати. – Старый лис... так я и знал, что мой дражайший дядюшка нам чего-то недорассказал. Итак, выходит, мой дядя знал отца Гаврилова? И отстаивал его интересы как адвокат? Выходит, они были знакомы?
Катя кивнула. Она не понимала, почему этот факт заставил Чалова реагировать вот так. Смоктуновский в роли Деточкина исчез, совсем особое выражение лица сейчас у Чалова... Это все еще Смоктуновский,
– Ладно, над этим надо подумать. – Что-то изменилось и в интонации следователя прокуратуры. – Но сначала нам нужна информация о Прохорове. Где он сейчас – в колонии или уже на свободе?
Глава 30
ОТ ФАКТОВ К СЛУХАМ
Выходные обрушились на голову, как...
Как снег? Как кирпич? Катя, по зову радиобудильника, сыгравшего увертюру к «Спящей красавице», вскочила с постели, раздвинула шторы и... вспомнила, что сегодня суббота. А за окном моросил мелкий дождик – наследие того грозового фронта, что пришел в столичный регион два дня назад.
Но Катя решила не обращать на эту помеху никакого внимания. Разве мы не бойцы? Не спецназ, получивший задание? Разве можно отступать, когда решено, что утро каждого выходного должно посвящаться спорту? Поздней осенью приобретем тренажер с беговой дорожкой, а пока...
Она напялила шорты, футболку, надела старые кеды – по лужам не жалко – и вытащила из шкафа дождевик с капюшоном. Страшненько, зато практично.
Выскочила из дома и потрусила по Фрунзенской набережной в сторону моста – к Нескучному саду.
Бежать сначала тяжело, потом все легче, а затем и вообще словно крылья выросли – ненадолго, на пять минут, но и этих минут Кате хватило, чтобы насладиться бегом. Вскоре, конечно, дыхание сбилось, она устала, запарилась в своем дождевике и, резко сбавив обороты, повернула домой.
Домой! Под горячий душ, к пыхтящей кофеварке.
У подъезда в пелене дождя почудился, привиделся, приснился знакомый силуэт... Иногда вот так после долгой изматывающей пробежки Драгоценный В.А., ее муж, мок под дождем... Катя вытерла лицо ладонью – никого там нет...
Только мокрый глянцевый асфальт, только лужи в пузырях.
Однако видение материализовалось уже на лестничной площадке у Катиной двери.
– Анфиса? Ты как здесь? В такую рань, в выходной?
Анфиса и в будни-то порой спала до одиннадцати, а потом еще нежилась, валялась в постели, болтая по телефону и листая «планшет» Apple с загруженными туда собственными снимками.
– Здра-асте, чего это выходной? Я же сказала, приеду грязь в салоне оттирать. Все скачешь, Катька? С ума сошла – под таким дождем?
Катя обняла Анфису – недовольную и еще не совсем проснувшуюся, но уже явившуюся «помогать», и они ввалились в квартиру. И там каждый занялся своим – Катя ринулась в душ, под горячие струи, а Анфиса на кухню.
– Я пиццу привезла, пиццерия круглосуточная, они и в шесть утра пекут, – Анфиса уже гремела тарелками. – Я есть хочу, я еще не завтракала.
Дождик вроде как перестал, когда они допивали по второй чашке кофе. И прямо из-за стола отправились на улицу к гаражу-ракушке.
Катя выгнала машинку и...
На переднем сиденье – магнитофон, тот самый, она и забыла про него. Забыла? Нет... Она нащупала рукой в кармане куртки – вот кассета Полины. Как она тут очутилась? Ведь она у Чалова... Нет, он ее прослушал и вернул. «И я ее забрала у него, а теперь кассета здесь».
– Быстро мы тебя загваздали. – Анфиса критически оглядела салон «Смарта». – А все она... Думаешь, это я? Это все она... разбойница... а я вот тряпочки привезла и пятновыводитель... сейчас мы тебя почистим... отдраим... Кать, а что с Полиной? Как она?
– Она все еще в больнице, в реанимации. – Катя сунула кассету в магнитофон и нажала «play».
«...Их было четверо, и машина их, ярко светя фарами, стояла на краю лужайки...»
– Их правда было четверо. И колодец – он есть, я его видела и на снимках из уголовного дела, и так...
– Давай рассказывай все по порядку, и насчет этого тоже, – Анфиса кивнула на пятна крови на кожаных сиденьях.
Они стояли у машины, а потом, отложив тряпки, сели в салон. Анфиса слушала, становясь с каждой минутой все серьезнее. Потом, когда Катя остановила запись, она уже сама потянулась к магнитофону и нажала клавишу.
«Один держал в руках длинную веревку...»
– У потерпевшего Жени Лазарева веревкой были связаны руки... когда его достали из колодца. Так записано в протоколе осмотра места, – сказала Катя. – Но этот факт никак не отражен в протоколах допросов свидетелей. В своих показаниях все они утверждают, что удары отверткой Жене Лазареву наносил Виталий Прохоров, а дальше – хаос: «Я не видел», «Не помню», «Все начали кричать», «Я очень испугалась» и тому подобное... Потом все опять дружно утверждают: «Прохоров запихал тело мальчика в багажник и уехал», а они побежали следом... И ни слова о том, что Прохоров связывал мальчика, истекавшего кровью. И на суде этот факт никак не проясняли.
– Почему? – спросила Анфиса.
– А вот это вопрос. И я думаю, Чалов его задаст судье, если... не знаю, Анфис, может, и не задаст, ведь допрашивать судей он не вправе.
Анфиса напряженно (совсем не так, как в тот первый раз) слушала декламацию Полины Каротеевой на кассете.
– Все же чудно, что она такое сочинила, но раз она стала свидетельницей убийства... вообще-то можно понять... Но так все трансформировалось причудливо у нее в эту ее фантазию...
«Первый же брошенный туда, вниз, камень...»