Тот, кто сильнее тебя…
Шрифт:
«Не слишком ли дорогая цена за пять минут сомнительного удовольствия?»
Досмотрев фотографии, Егор положил альбом на стол. Потом приобнял Леночку за плечи и поцеловал в губы. Она ответила поцелуем на поцелуй.
Раздевая ее, Ермаков с тревогой прислушивался к себе. Вид обнаженного тела не будил в нем никаких желаний. Это неприятно удивило – ведь почти месяц у него не было женщины.
Чем больше Егор целовал Леночку, чем крепче обнимал ее широкое мягкое тело, тем отчетливее ощущал какой-то невидимый барьер, преодолеть который было невозможно.
«Что со мной? – размышлял он, бессильно
Вдруг он услышал смех. Прикрыв рот ладонью, Леночка давилась от хохота.
– Чего смеешься?
– Потому что смешно… – ответила она. – Представляешь, если я расскажу, какой ты в постели?
«Ну и сука!» – подумал Егор.
В эту минуту жизнь представилась зыбким трясинным болотом. Куда ни ступи – всюду земля уходит из-под ног.
Ермаков хотел сказать ей что-нибудь резкое. Что никакая она не Леночка, а давно уже Елена Владимировна; что глупая она, злая и толстая баба; что только сумасшедший может после такой девушки, как Яна, желать близости с ней… Но ничего этого он не сказал. Лишь улыбнулся виновато… В конечном счете – сам все затеял. Так что и обижаться не на кого.
Возвращаясь домой по темным вечерним улицам, Егор вспомнил стихи восточного мудреца.
«Что б мудро жизнь прожить,знать надобно немало.Два важных правила запомни для начала:Ты лучше голодай, чем что попало есть.И лучше будь один, чем вместе с кем попало»Глава 5
Ермаков решил навести порядок на лестничной площадке. Он подмел пол и, набрав воды, принялся влажной тряпкой обтирать шершавые бетонные ступени… За этим занятием и застала его соседка Мария Семеновна.
– Егор! – удивилась она. – Ты чего с утра пораньше?
– Да вот… Надо, думаю, помыть… А то ведь грязь…
– Откуда же грязь? Позавчера только Люся убиралась.
– Люся? Из шестьдесят девятой, что ли?
– Зачем!.. Люся – наш дворник. Она каждую неделю лестницу подметает, и два раза в месяц – моет.
– А я и не знал…
– Так ты в это время на работе.
– Чего ради я тогда мучаюсь?
– Вот и я думаю: какая муха тебя укусила?
Егор опустил тряпку в ведро и, усмехнувшись, ответил:
– Сосед.
– Что?
– Говорит, будто один он только лестницу моет. Вот я и решил поучаствовать. А то как-то неудобно.
– Это Юра, что ли?
– Не знаю, как его зовут.
– Болтун! Видела как-то раз с тряпкой. Блажь это все, вот что… Шибануло в мозги – потом прошло.
– А я уж хотел дежурство по площадке организовать. Чтобы мыть по очереди… Он еще обижался, что никто кроме него перегоревшие лампочки не меняет.
– Нахал! Сама сколько раз новые вкручивала. И Петровы тоже…
– Но я-то, действительно, ни одной не сменил.
– Подумаешь! Этим коммунальщики должны заниматься. Кстати, ты бы, Егор, как-нибудь зашел, напомнил им насчет потолка. А то ведь они и забыть могут.
– Обязательно напомню! – пообещал Егор.
Сквозь густую листву просвечивало полуденное солнце, веселые яркие блики слепили глаза… Егор брел по узкой парковой тропинке. Грустные мысли одолевали его. Он размышлял о бренности человеческих чувств, о том, что все неизбежно проходит. И было горько от того, что любовь распускается и живет, подобно этим листьям на деревьях, а потом неизбежно гибнет… Вслед за летом всегда наступает осень. Ничего не поделаешь с этим. И в отношениях между людьми – тоже… И люди сбрасывают прежнюю любовь, как дерево сбрасывает обветшавшие листья, с легкостью забывая минувшее, чтобы потом, когда придет время, полюбить снова…
«Но я не такой, как все! Должно быть я из породы «вечнозеленых». Сила моей любви неподвластна времени! Я могу любить вечно!.. Только кому это нужно?»
Ермаков ощутил, как застучала кровь в висках, и невольно ускорил шаг.
«Есть ли где-нибудь на земле женщина, способная чувствовать так же, как я? Умеющая любить так же преданно и так же безумно?»
Конечно, он понимал, что все эти метания – всего лишь агония попавшей в ловушку жертвы. Пока он окончательно не расстанется с Яной, никто другой не сможет занять в душе ее место. Ермаков слишком хорошо знал себя… Для того, чтобы снова влюбиться, надо были оборвать эти «вечнозеленые листья» прежней любви, сжечь их в огне бессонных ночей, и только потом, когда все сгорит дотла и пепел остынет, можно будет надеяться на новую встречу… Но это так больно! День за днем выжигать ее из груди, рвать по живому! И эта пытка не на месяц, и не на два…
«Господи, как я устал от этих обретений и потерь! Каждый раз одно и то же…»
Никогда еще за всю свою жизнь Ермаков никого не разлюбил первым. Он просто не знал, как это делается… Если Егор говорил женщине «Люблю!» – то все другие переставали для него существовать. Он боготворил свою избранницу, она становилась центром вселенной. Ему было совершенно непонятно, как можно, любя одну – увлечься другой. Пусть даже самой-самой… Это исключалось, и не по каким-то там нравственным соображениям. Просто так была устроена его душа… Казалось бы – живи и радуйся! Но, увы, неизбежно кончалось одним: сначала проскальзывал холодок отчуждения, затем утрачивалась искренность отношений, потом приходила боль… Страдая и мучаясь, любовь истекала слезами, как кровью, и, в конце концов, погибала. А он, чтобы спастись от тоски – пускался во все тяжкие… Но что ему оставалось?
Егор заметил, что идет уже вдоль шумной улицы. Мимо с фырканьем проносились машины, сновали туда-сюда прохожие, на углу, возле школы, гомонили дети… Ермаков поднял голову и остановился.
«Надо же!.. А ведь совсем не хотел идти сюда. Ноги сами привели»
Егор стоял перед входом в универмаг, где работала Яна, и не знал, что делать. Пройти мимо?.. Нет, это было выше его сил. Он слишком давно ее не видел.
Поднимаясь по ступенькам, Ермаков ощутил внезапное беспокойство. От волнения у него закружилась голова «Я спокоен. Я совершенно спокоен», – внушал он себе, пытаясь унять нервную дрожь.