Тот самый сантехник
Шрифт:
— Вы тут работайте тогда. А мы пойдём… «покурим».
— Ага, хорошо, я свет только выключу.
— А свет нам и не нужен.
— Оксана… у тебя новая помада? — донеслось от начальника.
— Помада? — переспросила девушка.
— Привкус…
— А, это не помада. Это… новый блеск для губ, — выкрутилась любовница, опыта которой в интригах было не занимать.
— Как же я тебя обожаю! — заявил начальник и на прощание обронил. — Борис, не торопись там, да?
— Ага.
Только когда закрылась дверь спальни, Боря понял, как был близок к провалу. Слезая со стула, он
Боря вздохнул и тут взгляд упал на верхнюю площадку. Раз в этой квартире его ещё минут пятнадцать не ждут, то самое время помириться с Наташкой.
«Помириться? Это так теперь называется?» — заявил внутренний голос, но Боря его сегодня больше не слушал.
Ноги сами понесли вверх по ступенькам. Разврата много не бывает. А если падать, то на самое дно… Лишь бы кто-то там включил подсветку.
Глава 24 — Спорт — это жизнь
Боря позвонил, тут же постучал. Настойчивость — не его конёк, но сегодня можно. Сегодня нужно! Потому что душа просит. Тело ноет. И вообще интуиция работает. Само нутро чует, что нужно за той дверью стоять и выяснять, выяснять, выяснять… а ещё в глаза смотреть.
Пристально. Так, чтобы на разрыв той самой души. Так, чтобы пробрало до мозга костей. Чтобы…
Дверь открылась. На пороге стояла Наташка.
Секунда… другая… искра!
Сказать никто ничего не успел. Боря вдруг оказался по ту сторону порога, дверь хлопнула, прикрытая то ли ногой, то ли рукой. А тела вдруг сблизились, поймав положенные им орбиты. Не слишком далеко. Не слишком близко. Но достаточно, чтобы целоваться и снимать друг с друга одежду.
Весь мир вокруг потерял значение. Все сожаления, размышления, страхи и претензии потеряли смысл. Он просто хотел её. Она его жаждала. И оба могли лишь подскуливать как щенки, пока горячие поцелуи обжигали беспрерывным французским поцелуем, а пальцы срывали непослушный лифчик.
Одежда поразительно быстро разлетелась по коридору. Боря вдруг понял, что прижал Наташку спиной к стене, поддерживая за попу, и словно примиряет куда бы усадить, уложить. А оно, как назло, всё хорошо — и у стены, и в наклоне, и на тумбочке, и на стуле.
И внутри у обоих тепло-тепло. А войдя, больше не хочется выходить. Но до безумия хочется двигаться. И это движение — и есть сама квинтэссенция жизни, сама выжимка добра, тепла, нежности и любви из всего, что и принято называть жизнь.
Глобальный краем сознание понял, что трясёт стол. А на столе лежит, расправив рыжие кудри, самая прекрасная женщина на свете. В лучах полуденного солнца, что только подчёркивает её красу. И словно издеваясь над ним, солнечный луч скользит по щеке, касается губ. А те прикушены. И глаза прикрыты в наслаждении его движения. А когда открываются — словно пьяные. И за это он любил её тоже.
«Кабинет ей! Коня! И полцарства в придачу!» — призывал внутренний голос, хотя радом не было ни конюшни, ни помещений, да и сам не царских кровей.
Что это, как не страсть? Она же — зависимость. Но если с зависимостью нужно бороться, то это единственная, которой Борис предпочёл бы полностью сдаться.
Кухня у Натальи в «брежневке» была не слишком большой. И длинный стол на четыре персоны со спецпокрытием для горячих блюд, стоял впритык к стене. Это так же означало, что при любом движении на столе, двигался сам стол. И не сильно, но ощутимо бил по стене.
Стук-стук-стук. Вздумай кто читать азбуку Морзе, там наверняка бы обозначилось слово «секс». Боря уже собирался перенести Наталью на широкий кухонный подоконник и запачкать пластиковые окна ей спиной, но тут в дело вмешалось ещё одно лицо.
— Господи, ребята! У вас же спальня есть! — заявил вдруг кто-то сбоку. — Я тут ем вообще-то!
Боря повернулся. В дверном проходе в одних трусах и тапочках стоял сонный Роман с битой в руке, и держал перед глазами руку, чтобы не видеть творившееся безобразие. Так как ослепнуть второй раз за сутки — занятие на любителя. А он ещё от первого психологического шока не отошёл. Благо, его тут же сверху прогнозируемая звёздная болезнь придавила.
— Ты одежду не видел на полу что ли? — сказала Наташка, прижавшись к Борису так, что сразу прикрыла грудь и лоно. А зад прикрывал стол. — А стол я помою, не переживай. Кто ещё, как не мама? Ты что ли?
— Я-то думал нас грабят! — добавил Роман, отвернулся и почапал к себе в комнату, по пути потеряв один тапок. Но возвращаться не стал.
— А вот нечего до обеда спать! — заявила мать, даже прикрикнула. — Ты на работе днём должен быть, а не ночами репетировать!
— Так он за меня работает, — отмахнулся Рома и пробурчал. — Всеми силами. Не знаю, как насчёт лошадиных, но я бы с ходу присвоил ему «двойную-мамкаёбную»!
С тем заявлением Рома плотно прикрыл за собой дверь. А Боря вдруг понял, что напряжение дало слабину и вентиль начал подтекать, а затем открылся во всю. Что не осталось неожиданностью для Натальи. Но она даже не дёрнулась, то ли готовая к случайной беременности, то ли всерьёз рассчитывая на неё.
— Ты не думай ничего такого, обычно мы… так себя не ведём, — донеслось от рыжей. — Я вообще скромная по жизни. И… раз уж ты не вынул, можешь расслабиться. У меня спираль стоит.
Боря кивнул. Да, что-то не то, чтобы острое, но постороннее тыкалось в головку. Но спрашивать о таком — себе дороже. А лезть и доставать пальцами — не комильфо. Для этого специально-обученные люди есть, которым зарплату платят за ежедневное проникновение в вагины. А может даже премии за количество обозреваемых ежемесячно влагалищ.
Об этом подумал Боря погодя, а слова горючие проглотил о скромности и прочем. Если начнёт говорить, то не остановится. Но то дело прошлое. Какое он имеет право пенять ей на то, что было раньше, до встречи с ним? А вот она ему вполне себе может заточку в бок воткнуть. И будет права. Потому что уже дважды к соседке за сутки зашёл. И если вчера на эмоциях, то сегодня мог и отбиться.
Наташка в то же время расслабилась, расплываясь по столу медузой.
— А ты не из робких, — донеслось от неё. — Так это мы помирились, получается?