Тот век серебряный, те женщины стальные…
Шрифт:
Визит в Тургеневскую библиотеку в Париже тоже навел меня на кое-какие соображения, подтверждение которым я нашел в статье историка Ю. Фельштинского. Но конечно самым ошеломляющим оказался для меня звонок Марии Николаевне Ненароковой. Мария Николаевна неважно слышала и говорила в трубку очень громко. Я с осторожностью сказал, что меня интересуют обстоятельства самоубийства Саввы Тимофеевича Морозова, так что если бы она могла…
— Какое там самоубийство, — сказала. — Красин взял его да убил…
Я подумал, что для одного телефонного разговора и того, что я услышал, уже более чем достаточно. И еще подумал, что такой рассказ хорошо бы снять на пленку для нашего телевизионного «Парижского журнала».
Мария Николаевна разрешила мне приехать к ней в гости и даже взять с собой нашего кинооператора Кристиана. Прежде чем отправиться в путь, я перечитал все, что нашел в нашей небогатой парижской Тургеневке (основанной, между прочим, самим Тургеневым). Думаю,
Савва Тимофеевич Морозов был достойный продолжатель славной династии, потомок знаменитого Саввы Васильевича Морозова, который, оставив отцовский рыбачий промысел и испробовав много профессий, в конце концов овосновал в подмосковном Орехове-Зуеве ткацкое дело. Благодаря трудолюбию, таланту и честности он разбогател, выкупил из крепостной зависимости своих сыновей, пригласил «немца», помогшего оснастить его Никольскую мануфактуру новейшими английскими машинами, и умер добрым старообрядцем (несмотря на греховное пристрастие к табаку) в 1862 году (92 лет от роду). Сын его Тимофей Саввич соединял старообрядческую религиозность с европейского типа коммерческим талантом и умер в 1889 году на своей крымской даче коленопреклоненным, во время молитвы. Вдова его Мария Федоровна была ревнительницей «старой веры» и щедрой меценаткой, пожертвовавшей многие сотни тысяч не только на высшее техническое училище в Москве (впоследствии МВТУ имени не Морозовых отчего-то, а Баумана), на театр для рабочих и богадельню, но даже и на восстановление сгоревшей синагоги в белорусском местечке.
Савва Тимофеевич, представитель третьего, вполне уже просвещенного поколения Морозовых, учился в университете, закончил физико-математический факультет, потом слушал лекции в английском Кембридже, изучал ткацкое дело в Манчестере, а вернувшись домой, в подмосковное Орехово-Зуево, стал директором Никольской мануфактуры вместо ушедшего на покой отца. Он был сторонником всяческих реформ в ведении хозяйства и в политике, а также, как водилось тогда у русских богачей, особенно у старообрядцев, щедрым меценатом. И надо сказать, жертвовал он не только на нужды бедных или, скажем, на высокое искусство, но и помогал всяким политическим партиям, расшатывавшим основы режима (увы, как все режимы, несовершенного). Надо учесть, что старообрядцы даже и в начале XX века были в России преследуемым меньшинством.
Савва Тимофеевич жертвовал на социал-демократов, в частности, на ленинских большевиков. Легко предположить, что при этом Савва не вникал ни в истинные намерения Ильича, ни в заметные при близком рассмотрении страшноватые черты характера будущего диктатора. Ему было не до того, к тому же при нем была женщина «от Ильича». Как это ни печально, но и в данном случае совет недоверчивых французов мог бы сгодиться: «Шерше ла фам! Ищите женщину!» Женщина была актриса. В последние годы жизни артистичный Савва Морозов сильно увлекся Художественным театром, МХАТом. Он и раньше увлекался театром, и в том, что его с такой силой захватили идеи купеческого сына Константина Алексеева (он же К. С. Станиславский) о новом, высокохудожественном и вдобавок «общедоступном» театре, — в этом не было ничего странного. Савва стал щедро вкладывать деньги в новый театр, по существу, он был одним из его создателей: недаром же и в самые страшные годы беспартийный бюст Саввы уцелел под крышей театра. Станиславский так вспоминал об С. Т. Морозове:
Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы, но и служить искусству со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды. Морозов финансировал театр и взял на себя всю хозяйственную часть. Он вникал во все подробности дела и отдавал ему все свободное время… Савва Тимофеевич был трогателен своей бесконечной преданностью искусству…
О том же морозовском увлечении театром писал и Немирович-Данченко: «Увлекаясь, отдавал свою сильную волю в распоряжение того, кем он был увлечен…»
Вот под крышей его любимого театра и встретилась Морозову роковая женщина — Мария Федоровна Андреева, жена сенатора Желябужского (впрочем, что значит жена, когда речь идет о такой женщине, как красавица актриса). В 1908 году Андреева ездила в США в качестве гражданской жены Горького (что привело в смятение высоконравственных американцев, не знавших о ней, на их счастье, и малой доли того, что знаем мы с вами), а до того была в какой-то степени и супругой Саввы Морозова, что сильно подпортило ему отношения с законной супругой Зинаидой Григорьевной и со всем кланом Морозовых.
Что же за женщина встала на пути увлекающегося Саввы и привела его к гибели? Вы, может, еще не забыли ее восторженное описание из мемуаров Тырковой-Вильямс? А если верить Мейерхольду (тоже знавшему толк в женской красоте), у нее была воистину ангельская внешность. Мейерхольд, увидевший Андрееву на репетиции, написал стишок, в котором противопоставляет «нежную белизну» ее одежд безвкусным одеждам всех присутствующих дам, а ее глаза, в которых светится «лазурь морской волны», — глазам всех прочих дам, которые «горят греховным блеском». И если уж Андреевой удалось ввести в заблуждение суперлицедея Мейерхольда, то чего ж ожидать от влюбленного Морозова: ему эта женщина представлялась наивной, честной, святой бессребреницей, которая умрет в бедности, все раздав другим. Не ставя под сомнение ни красоту глаз таинственной актрисы, ни белизну ее одежд, можно все же без труда установить и всю глубину заблуждений Саввы Морозова, и степень его слепоты. Ибо расчетливые и прагматичные письма М. Ф. Андреевой говорят о чем угодно, только не о наивности. Андреева в то время уже была агентом Ленина, который, изумляясь подвигам актрисы, называл ее «товарищ Феномен». Иные вполне партийные авторы называют ее «финансовым агентом Ленина» и «эмиссаром партии». Слово «финансовый» нисколько не принижало подпольный статус агента, ибо добыванию денег (для нужд партии и своих личных) Ленин придавал особое значение. На путях добывания средств Ленин не признавал никаких моральных препятствий. Если тайную связь Ленина с простыми бандитами (вроде Камо, которого и сам Ленин называл «кавказским бандитом») осуществлял «замечательный грузин» Сталин, то более тонкими операциями по изъятию чужих денег ведал хитрейший Леонид (Лев) Борисович Красин, по официальному представлению — «ответственный техник, финансист и перевозчик» (перевозчик денег, конечно, то есть специалист по контрабанде). Красавица Андреева, скорей всего, и действовала под непосредственным руководством Красина, разработавшего операцию по «экспроприации» морозовских денег (не только у Саввы, но и у его племянника Шмита). Зная конспиративный характер деятельности М. Ф. Андреевой, ее тогдашние письма следует читать с осторожностью, пытаясь понять, с какой целью «финагент» распространяет тот или иной слух. Так или иначе, Андреева писала, что она стала сближаться с Морозовым в 1899 году («мы с ним вскоре очень подружились, он часто бывал у меня и через меня познакомился с моими друзьями марксистами»), после чего начали поступать пожертвования Морозова (еще не тайные) на дело «революции», которые с 1904 года становятся регулярными. В 1903 году Морозов передавал деньги партии через Андрееву и Горького, который «был озабочен тем, чтобы как-нибудь поближе и покрепче связать Савву с партией» (свидетельство «техника» Красина). По просьбе Андреевой, переданной Морозовым правлению фабрики, Л. Б. Красин был приглашен на должность заведующего электростанцией Никольской мануфактуры. Этот пост помог Красину (вкупе с нелегалом Бабушкиным) развернуть революционную работу на фабрике, осуществляя попутно контроль и за самим Саввой Морозовым. Так что в конце 1904 года, к неприятному удивлению Саввы, именно на Никольской мануфактуре (где положение рабочих было не хуже, а лучше, чем на других фабриках, и заработок превышал среднюю зарплату в отрасли на 23 процента) вспыхивают «стихийные» и очень агрессивные забастовки. Вначале стачка носила мирный характер, и Морозов уже почти договорился со старостами, но потом вооруженные револьверами рабочие напали на воинскую команду, которая шла охранять нефтяные баки. А когда в начале марта почти полторы тысячи рабочих решили встать к станкам, многих из них избили во время обеда.
В середине февраля Красин вдруг явился на квартиру Морозова и потребовал, чтобы его отправили в командировку, потому что шли аресты среди членов ЦК. Супруге Саввы Тимофеевича Зинаиде Григорьевне запомнился внеурочный визит Красина. «Саввушка холодно принял Льва Борисовича. Разговор у них не получался…» Красин писал в связи со своим визитом о трусости Саввы (хотя желаемую командировку от Морозова получил).
Некоторые объясняют эти разногласия переменой настроения Саввы: он понял тактику большевиков и больше не хотел давать им деньги. Такие перемены, резкие перепады от беззаветной влюбленности к трезвому рассуждению отмечали все, кто знал Савву. Теперь рассуждение требовало от него и более глубокого проникновения в предмет его недавнего любовного увлечения. Ведь подобное уже случалось с его отношением к тайной большевистской деятельности, результаты которой он смог оценить и у себя на мануфактуре.
В феврале 1905 года Савве Морозову пришлось внести 10000 рублей за освобождение из-под стражи арестованного Горького и 10000 за арестованного Леонида Андреева (впоследствии Горький отказался вернуть вдове Морозова эти деньги). Крупные суммы М. Ф. Андреевой удавалось вымогать у Морозова и раньше, в чем упрекал ее Станиславский в письме 1902 года:
Отношение Саввы Тимофеевича к Вам исключительное. Но знаете ли Вы, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по вашему настоянию, вносит целый капитал… ради спасения кого-то.