Товар из зоны отчуждения
Шрифт:
Объемного взрыва. Твою мать…
– Опасность может представлять и сам шахтный террикон. Некоторые горят, и продолжаться это может десятилетиями. Некоторые собирают метан и могут взорваться. Но большинство терриконов все же безопасно.
Опасность могут представлять дырки. Так называют неглубокие шахты, на которых когда-то добывали уголь ручным способом. Некоторые дырки могут располагаться прямо на огороде, некоторые засыпали мусором. В дырку можно провалиться, потому смотрите под ноги. В дырке может скрываться враг.
Наконец, болота и бульки. После того как из шахт к самой поверхности поднялась шахтная
– Бульки?
– Да, бульки. Так называют места, где сохранилась твердая с виду корка, но под ней – болото. Песчано-водяная смесь. Бульки образовались из-за того, что снизу поднялась шахтная вода, и из-за того, что в довоенный период местные жители активно добывали уголь в угольных пластах, лежащих у самой земли, что привело к повсеместному разрушению подпорных слоев, удерживающих пресную воду у поверхности. Пресная вода ушла с поверхности, пересохли даже многие реки, но она не пошла глубже из-за следующих подпорных слоев и так и осталась под поверхностью. Верхняя корка засохла – образовалась булька. Площадь бульки может быть и один квадратный метр, и сто, но даже маленькая булька смертельно опасна. Признаком бульки можно считать куст необычно богатой растительности на ровной поверхности – или наоборот, отсутствие растительности там, где вода в бульке смешалась с шахтной водой и стала отравленной. Также должна насторожить неестественно ровная поверхность земли, без трещин, на которую вы вступаете. Ну и следует доверять рассказам местных жителей. Если попали в бульку, поведение такое же, как при попадании в болото, – не делать резких движений, позвать на помощь. На подозрительной местности желательно иметь при себе посох длиной не менее полутора метров, некоторые вбивают в один конец посоха гвоздь или делают крюк, чтобы иметь возможность цепляться за поверхность. Булек никогда не бывает на отвалах и терриконах, их нет там, где видны камни, – иначе бы эти камни ушли под землю, в бульку. Вот почему…
Нет, все-таки надо навести справки… Один раз живем…
– Ну, что? Закошмарила тебя Синичка?
Я кивнул. Мы сидели в одном из модулей на кроватях, и я постигал науку молодого бойца – здесь она своеобразная, как, впрочем, и везде. На КМБ такому не научат…
– Ага. Одни собаки чего стоят!
Алексей прищелкнул языком.
– Инфа по собакам устаревшая. Повывели их.
– Совсем?
– Ну, совсем не совсем, но повывели знатно. Раньше были случаи, что и в Донецке человека собаки рвали, и здесь, на нашей территории, а теперь нет. По моим прикидкам, где-то две трети завалили.
– Как?
– Придумали один приборчик. Один ученый придумал. Что-то вроде тамагочи, самый примитивный. Его включил – он издает что-то вроде лая, собаки от этого бесятся. Но сам лай не слышен человеку, на каких-то там низких волнах.
– Инфразвук.
– Может быть. И вот в нужное время разбросали такие вот тамагочи на заранее пристрелянных позициях и включили. Одновременно. Все собаки рванули туда. Они, когда лай слышат, бегут туда. Как только они сбежались – по этим координатам минометы и «Грады» отработали. Не скажу, что всех завалили, там, в конце концов, и суки, и щенки были, но потрепали тварей здорово. Мы недавно проходили возле этого места, костяков там… А мяса нет – крысы съели…
– Крысы?
– Да. Сейчас эта напасть похуже собак будет. Раньше собак больше было, они приноравливались крыс ловить. Крыса для собаки такое же мясо, согласен?
– Ну да.
– Теперь собак меньше стало, вот крысы расплодились. Гады. А те собаки, что остались, они теперь самые опасные. Говорят, могут за человеком двадцать километров на брюхе ползти, ждать, пока он на ночевку устроится, – как устроится… Еще говорят, что укронацики специально собак-людоедов выращивают и выпускают, еще щенками к человеческому мясу приучают, на пленных натравливают. Но я не верю. Ерунда все это.
– А про укров что скажешь?
– Про укров? Укры тоже разные бывают, братишка. Бывают такие, что их если и в плен берут, то для того, чтобы за ноги повесить – за шею их не вешают, только за ноги или на кол. А есть и более или менее нормальные. Вообще, нельзя говорить, что с той стороны одно зверье. Там тоже люди есть, и больше, чем кажется.
– Но зверье все же есть.
– А сам как думаешь? Есть, конечно, сколько лет уже воюем. Кто-то озверел, а кто-то и был зверем. Есть законченные беспредельщики, родноверы, уголовники, фашисты. Только попади к ним на подвал.
– А если попал на подвал, тогда что?
– Это смотря к кому попал. Если к военным, тут все проще, тебя поменяют или выкупят. Могут, конечно, отделать как бог черепаху, но это заживет. Ты русский, тебе проще.
– Ты тоже.
Леха цокнул языком.
– Не все так просто. Я крымчанин. Нас ненавидят все, даже военные. Думают, что мы предатели. Поэтому мне на подвал никак нельзя. Лучше гранату – и…
Леха засмеялся, показав крепкие, белые зубы. Смешного тут, конечно, мало.
– А если не к военным?
– Тогда смотря к кому. Могут поменять – если кто-то на нашей стороне сидит или нужен. Могут продать в рабство. Могут пытать до смерти, могут опустить, это у кого чего в бошку взбредет. Фашики самые опасные, они как эсэсовцы, а еще есть родоверы, они могут в жертву принести…
– Подожди. – Я даже не обратил внимания на слова о принесении человеческих жертв. – Опустить, это…
– Ага, – буднично пояснил Леха, – в ж… вы…т. Такое было не раз и не два. С той стороны – п…ров полно. Хотя тут тоже у кого как. Некоторые п…ров сами расстреливать готовы, а некоторые…
– А что – они не опасаются?
– Чего?
– Тут, между прочим, тоже украинцы живут. И если они опускают…
– А ты тут будешь опускать? Не будь как они!
Так я впервые услышал эту фразу – не будь как они. Для некоторых в пограничной зоне это были просто слова, некоторые сверяли всю свою жизнь с этой немудреной фразой. Не будь как они. Не будь фашистом.
– Ну да. У меня, например, не встанет.
– То-то и оно. Могут на кол посадить. Могут на органы продать. Надо держать ухо востро… на подвал не попадаться…
– С…и.
– Вот именно. И не боятся. Это мы всегда и во всем виноваты. А они – что бы они не творили, им прощение будет. Особенно после двадцатидневной войны. Они – те, кто сражается с Мордором, с силами вселенского зла, а зло это мы и есть, русские. Мы – тот самый Мордор, орки и все прочее. Если они будут пытать – если даже они это будут делать где-нибудь в Брюсселе, посреди улицы – никто и ничего не скажет. Если мы будем пытать – про это покажут все телеканалы мира и это будет очередным подтверждением преступного характера российского режима и народа в целом…