Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
Вскоре Бабушкин лег спать. В три часа ночи его должны были разбудить.
«Что такое граница? — думал Иван Васильевич, засыпая. — Колючая проволока? Глубокий ров с водой? Часовые? Река? Или, может быть, просто черта, полоса?»
Ночью, под проливным дождем, Бабушкин с шинкарем углубились в лес. Капли барабанили по листве, ветер, глухо гудя, раскачивал стволы. Ноги то и дело глубоко проваливались в топкое месиво. Иногда шли прямо по воде: очевидно, тропинка превратилась в русло вновь рожденного потока.
«Луна бы вышла.
В кромешной темноте он ничего не различал и шагал, выставив руки вперед. Ему казалось, сейчас он с разгона налетит на дерево.
К счастью, контрабандист, как сова, хорошо видел во мраке. Шли долго. Шинкарь впереди, Бабушкин — в двух шагах за ним. Вымокли до нитки.
Начало светать. Вскоре лес поредел. Впереди торчал столб. На нем распластался черный двуглавый орел с огромными раскинутыми крыльями: российский герб.
Вдруг сзади, сквозь шум дождя, послышался цокот копыт. Похоже было, скачут два всадника.
Шинкарь прислушался.
— Сюда ехают, — побледнев, шепнул он Бабушкину. — О матка боска! [23] Пусть пан побегит! Быстрей!
Бабушкин побежал. Мелькнул другой столб. На нем тоже чернел хищный орел, но не двуглавый, а с одной головой.
«Германский! — на бегу догадался Иван Васильевич. — Неужели это и есть граница?!»
Пробежав с полкилометра, он, задыхаясь, упал на траву.
Потом пробрался к видневшимся вдали домишкам. Это была станция. Названия ее Бабушкин не знал.
23
Божья матерь! ( польск.)
Дождь кончился. Иван Васильевич лег в лесу на полянке возле железнодорожного полотна. От его мокрой студенческой формы шел пар: одежда быстро сохла на солнце.
Показался поезд. Иван Васильевич притаился в кустах, пропустил первые вагоны и на ходу вскочил на товарную платформу в середине состава. Ждать хвостового вагона нельзя: там наверняка едет проводник.
Бабушкина сильно тряхнуло, ударило коленями о какую-то скобу, но он не разжал рук.
11. Хозяин книжного магазина
Иван Васильевич обходными путями, минуя станционные постройки, вышел на привокзальную площадь. Вот он какой, Штутгарт! Трижды менял поезда Бабушкин после границы, прежде чем добрался до него. И все-таки — Штутгарт! Настроение у Бабушкина было самое радужное: итак, первая часть побега осуществлена! Скоро, очень скоро он увидит Ленина!
Бабушкин шел по веселым, празднично-пестрым улицам. Сняв фуражку, подставив голову солнцу, он улыбался: все отлично!
И вдруг, проходя мимо парикмахерской, он бросил случайный взгляд на зеркало в витрине и чуть не обомлел. «Негр» убедился, что в его черных как деготь волосах
Бабушкин остановился. Подождал, пока схлынут прохожие. Когда на панели стало пусто, он снова внимательно оглядел себя в зеркале.
Черт побери! Пряди были ядовито-зеленые и притом спереди, на самом виду. Действуя «пятерней», как расческой, Бабушкин попытался по-другому уложить волосы. Получилось еще хуже: у зеленых прядей обнаружились грязно-малиновые подтеки.
«„Негр Джимми“, — хмуро вспомнил Бабушкин. — Вот тебе и патентованная красочка! Облезла!»
Попробовал сделать челку. Не помогло.
«С такими волосами не то что шуцман — любой мальчишка заподозрит неладное», — покачал головой Бабушкин.
Единственное, что он смог придумать, — нахлобучил поглубже студенческую фуражку, давно уже потерявшую свой щегольской вид, и решил нигде не снимать ее.
Зайти в парикмахерскую и остричь волосы Бабушкин не мог: его, конечно, задержали бы.
Правда, Германия не выдавала русскому царю политических беженцев и даже предоставляла им приют, но у Бабушкина не было паспорта. Как тут докажешь, что ты не вор, не убийца, не бродяга?!
Бабушкин шел по улицам и у прохожих спрашивал:
— Дитц? Где Дитц?
Оказалось, найти его нетрудно. Дитц держал большой книжный магазин в центре города.
Бабушкин постоял перед огромным зеркальным стеклом витрины, за которым были красиво разложены книги, посмотрел на внушительную вывеску: на обоих ее концах тоже были изображены книги.
«Туда ли я попал? — подумал он. — Ведь Дитц — революционер? И, кажется, из рабочих. А тут…»
Из магазина вышла изящно одетая седая дама, вслед за ней — нарядный господин с тросточкой.
Бабушкин провел ладонью по щеке; под рукой — густая, колючая щетина.
«С самого Екатеринослава не брился! — вспомнил он. — И когда соскоблю эту шерсть — неизвестно!»
Посмотрел на свой потрепанный, грязный студенческий костюм, сапоги, измазанные глиной, и покачал головой.
Но делать нечего. Бабушкин решительно толкнул дверь и вошел в сверкающий книжный магазин.
— Господин Дитц? — спросил он у продавца.
Тот изумленно оглядел оборванца и молча показал за прилавок, где виднелась обитая кожей дверь.
Бабушкин вошел. Маленькая комната — кабинет хозяина: письменный стол, два книжных шкафа, два кресла и диван.
Дитц — усатый, обрюзглый старик с полным, умным лицом и сигарой в углу рта, одетый в добротный черный костюм, — увидев странного посетителя, так растерялся, что даже не предложил ему сесть.
К счастью, Дитц немного говорил по-русски: когда-то был в Петербурге.
Но Бабушкин этого не знал.
«Как же я объяснюсь с ним?» — волнуясь, подумал он.
Бабушкин видел: старик глядит на него подозрительно, чуть не враждебно.