Традиции & Авангард. №4 (15) 2022 г.

Литературно-художественный журнал

«У оптимиста – бездна звёзд полна…»

У оптимиста – бездна звёзд полна,У пессимиста – бездне нету дна,У реалиста – бездна эта – космос.Лишь я один, покрасив дотемна,Чтоб не мешала звёздам седина,Материю, расчёсываю космыИ в зеркало Тарковского гляжусь,Тарковского читаю наизусть,А день вокруг – стеклянный, оловянныйИ деревянный, так что я боюсь,Что вот пойду, выгуливая грусть,А там – бумбоксы, люди и кальяны,И

никуда не деться, никуда…И в бездне над – всего одна звезда,А посему – не будет звездопада,И оживает мёртвая вода,Когда уже материя седаИ никакого космоса не надо.

«Нет никакого завтра, и мир бесшовен…»

Нет никакого завтра, и мир бесшовен,А человечек – хрупок и ноздреват.Вот и всё уже наш непутёвый ковен,С каждой заменой – в лампочке меньше ватт.Пепел, стучавшийся в сердце, – в фейсбук стучится;Им – я посыплю ужин, отдам в инсту.Жизнь – это косточка, ломкая, что ключица,Ездить за нею незачем в Элисту.Если ворованным воздухом подпол полон,Вместо Лукойе придёт за тобой Пол Пот.Кресло своё режиссёрское бросит Нолан,Роберт Б. Уайди креслице подберёт.После, когда арбайтен придут арбитры,Можно уже не плакать, приняв на грудь:Нет никакого завтра, есть только титры,Если нас не забудут упомянуть.

«На плече – Сид Вишес, чека – в пупке…»

На плече – Сид Вишес, чека – в пупке.С нею рядом жарко в одной строке.Он грустит на неё, словно дог, брылястый,Потому что вся его жизнь – пике,Изолента, скотч, подорожник, пластырь.Он сидит, все деньги спустив на дым,Вспоминая, как это – молодымДа весёлым крепко вцепиться в мячик.Седины всё больше и бороды,Импотенция – тоже уже маячит.А она идёт – телефон в руке,И легко одета, и налегке, –Что уже и видеть её – за счастье.Не хватает только дыры в виске,И слюна течёт из собачьей пасти.

«Бог одиночек не любит и отшивает…»

Бог одиночек не любит и отшивает.Им остаётся пить об одном стакане.Эта вода – ни мёртвая, ни живая –Держит тебя, как рыбину на кукане.Тёмен подвал, и в нутре у него – Ионка,Марья Моревна дыма, басов Гудини…Взрослым не меньше прочих нужна продлёнкаС играми в Чакраборти и кундалини.Тусклым гало мерцающий край бокалаСлезшими с игл ангелами облеплен.Жизнь, что тебя как следует обшмонала,Мало чего нашла в сигаретном пепле:Ни тебе сатори, ни тебе Санторини…Вот и сиди, укрывшись в окопах прона!«Бог одиночек не любит…» – басит Гудини.«…И отшивает», – вторит ему Иона.

«Этому миру лор прописали

плохо…»

Этому миру лор прописали плохо,Или не очень точной была натура.Если ты бог, ты носишь гламурный бохо,Если ты бомж, то – бохо, но без гламура.Ветер качает кроны и колыбели.Люди едят людей и кивают богу,Мол, не хватает водки и сацебели,Сбегал бы в магазинчик через дорогу.Всякий, непроизвольно произносящийРечи во славу или в опроверженье,Знает, что вскоре тоже сыграет в ящик,Чёрный, что-где-когдашный, на пораженье.Бог незаметно слушает, вспоминая,Как он старался, не успевая всюду,И покупает мёрзлый кусок минтая,И оставляет в раковине посуду.

Глеб Рубашкин

Глеб Рубашкин родился в 1979 году в городе Выксе Нижегородской области. Окончил финансовый факультет Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского, кандидат экономических наук, работает руководителем экономического подразделения в Объединенной металлургической компании.

В 2022 году окончил курс литературной мастерской Litband «Как писать прозу. Искусство истории» (редактор – Денис Гуцко). Рассказы публиковались в журнале «Нижний Новгород». Живет в Выксе.

День рождения

Муха бьется о стекло: «тук-тук, тук-тук… вж-ж-ж, вж-ж-ж… тук-тук, тук-тук…» Глупая: не понимает, что все это – обман. Нет никакого выхода. Можно, конечно, встать и открыть окно. Но влом. Сканворд еще не разгадан. Два слова осталось. По горизонтали: «Удар, которого не ждешь», тринадцать букв, пятая – «а», девятая – «мягкий знак», последняя – «о». По вертикали: «Семейное кладбище», пять букв, четвертая – «е».

Смена подходит к концу. Виктору пора собираться. Сканворд отправляется в сумку. Вот и Василий подошел.

– Здорово, Витёк!

– Здорово!

– Ну как прошло, спокойно?

– Ночью – да. Вечером один из железнодорожного права качал. Я его задержал. Хотел сумку досмотреть. А он не давал. На правила, на законы ссылался. Ученый, с-сука. Сказал, что жалобу напишет начальнику караула, а то и директору.

– Пугал просто.

– Да хер его знает! Сильно борзый.

Добираться было неблизко. Сначала – до остановки. Потом – в переполненном автобусе до автовокзала. Оттуда – уже на пригородном минут сорок. На свой автомобиль у Виктора заработать не получилось. Да и желания особого не было.

Тамара поднялась в половине пятого. Подоила корову, поставила вариться суп с фрикадельками. В семь разбудила Лерку. Помогла ей собраться в школу. Достала из шкафа блузку и юбку, которые купила в прошлые выходные на рынке. Решила подгладить.

Заскрипела несмазанная дверь. Виктор неспешно разделся и прошел на кухню.

– Привет! – Тамара улыбнулась своими веснушками. – Как добрался? Народу много было в автобусе?

– Да как обычно. Не протолкнешься.

– На работе все хорошо?

– Как всегда.

– Яичницу будешь? Я на двоих пожарила. Или чай?

– Не-а. Я спать. Подарок купила?

– Купила. Постельное белье. Ивановское! Хочешь узор посмотреть?

– Не надо. Я не разбираюсь. Купила и купила. Разбуди меня, чтобы собраться успел.

На автобус чуть не опоздали: у Виктора сгорела электробритва, а со щетиной он в гости ехать не хотел. Бегал в ларек за одноразовыми станками.

От автовокзала решили дойти пешком. Моросил мелкий тоскливый дождик. По дороге за ними увязалась дворняга с обрубленным хвостом. Забегал а вперед, опускала голову и, глядя исподлобья, скулила. Виктор не выдержал и наподдал ей. Дворняга, повизгивая, перебежала на другую сторону улицы и какое-то время неотрывно смотрела им вслед.