Приболела старушка: одышка,ломит грудь. Видно, срок помирать.И, пока не окликнул Всевышний,коровёнку решила продать.На рога нацепила верёвку,и на рынок с утра побрели.Через час примостились неловкоу железной ограды в пыли.Простояли полдня – бесполезно!Поубавился шум суеты.Коровёнка меж прутьев железныхобглодала сирени кусты.Наконец-то, остановилсямужичок. Проявил интерес.Не торгуясь, с ценой согласилсяи уже за деньгами полез.– Что ж, милок, не спросил про корову?Сколь даёт? И которым телком?..– А
зачем? – усмехнулся сурово. –Не доить, чай, на мясо берём…– Что ты! – вскрикнула, сердцем немея, –Разве можно такую под нож?Обняла коровёнку за шею. –Ты её у меня не возьмёшь!..А корова как будто бы знала,понимала душою немой,вдруг рванулась из рук, побежала,со всех ног побежала домой!..Ничего вроде нету такого,но пошёл с той поры пятый год:коровёнка жива и здороваи старуха здоровой живёт…
Сокровенность
Я возле дерева стоял оцепенело:шли люди в белом из каких-то стран.Вот принесли утопленницы телои опустили бережно в туман.Я понял, что река остановилась.Над мёртвым телом всколыхнулся крик.Она спала, а мы ей только снились,мы в сон вошли живыми в этот миг.И он во мгле полночной длился, длился,печаль судьбы неведомой тая.Туман у ног, как смерти мысль, клубился,и в сердце скорбь как речь небытия.Вдруг голос птицы – радостный ручейпролился вниз, он был доступен взгляду.И я подумал: это соловей.«Ах, соловей!..» – воскликнул кто-то рядом.Потом я жить пошёл туда, где светсливался с ветром утренних побудок.И люди в белом мне смотрели вслед,сквозь мглу веков глазами незабудок…
На заброшенном хуторе
Погасших окон выцветшие ставни,глухой заплот, поваленный в осот.И – тишина, как будто слово тайнысейчас Господь с небес произнесёт.Покажется, что жизнь людей былаяиз этих мест бесследно не ушла,как память сокровенная, живая,здесь в тишину незримо проросла.И ощутишь ознобно чьи-то взоры,лишь дунет ветер, травы шевеля,и оживут обрывки разговоров,мельканье лиц и запахи жилья.Здесь постоять – как заново воскреснутьс щемящим чувством грусти и вины.Всплакнёт ли птица над судьбой окрестной –и снова станет частью тишины…
После грозы
Прояснились небесные глаза,раскинулась дуга над водоёмом.Брела на север медленно гроза,окрестности облаивая громом.Дымился под лучами чернозём,ручьи бросались весело с обрыва.И наливалась жгучим кипяткомна пустыре воспрявшая крапива.Закопошились куры в лопухах,томился запах сена под навесом.И, не успев обсохнуть, на глазахржавело возле кузницы железо.Кипела в палисаднике сирень,и затаив дыхание Природаглядела на умытый ясный день,как на младенца после трудных родов.
Там, в народной глуши…
Подпоясаны дни то вожжой, то тесьмой.Живы хлебом и небом разлук.Деревянными буквами пишут письмоВ министерство почётных наук:Как построить за баней Егора сельмаг,Институт благородных колёс,Чтоб прислали на почту казённых бумаг,Чтоб земную помазали ось.Дескать, время скрипит, будто ржавый засов,Отстаёт от метро и ракет –Длится день двадцать семь с половиной часов,Ночь? – единого мнения нет.Непонятного свойства часы и труды.То ль ночуют кудесники тут?На неделе семь пятниц, четыре среды,Дни другие – в сарае живут.Из дремучих подворий, бурьянов глухихБесполезный айфон голосит.И колхозное знамя побед трудовыхНад избой комбайнёра висит…Там за Лысой горой – царство вечных болот,Где по воле небесных огнейИстребительских войск утонул самолётИ поэт евразийских кровей.А за взгорком – простор! Свет небесный высок,В синеве соловейки полёт.Берендеевым солнцем пронизан лесок,И душа пасторали поёт!Выйдет в поле старик, ветхой жизни жилец,И вглядится в сияющий зной.Так глядит далеко, словно видит дворец,Где Господь проживает с семьёй.В остальном, как и всюду: изба, огородИ следы заплутавших колёс.На кривое крыльцо выйдет в валенках кот,Спросит вежливо: – Рыбу принёс?Голосистый петух известит в лопухахОб итогах хозяйских забот.Электронное время придёт в сапогах,Постоит… И обратно уйдёт.Там, в народной глуши, бродит хмелем трава,Облака серебрятся вдали.Там для песни полезной сыскали слова,только музыку к ним не нашли.Там закатных коней стерегут до сих порНа зелёном в ромашках лугу…Я б срубил там избу или даже собор,Да топор подобрать не могу…
Полина Жеребцова
Полина Жеребцова родилась в 1985 году в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневник, в котором фиксировала происходящее вокруг. Учёба, первая влюблённость, ссоры с родителями соседствовали на его страницах с бомбёжками, голодом, разрухой и нищетой.
В 2002 году семнадцатилетняя Полина Жеребцова начала работать в одной из грозненских газет в должности журналиста. Писала статьи, фельетоны, очерки, проводила расследования, вела поэтическую страницу. Публиковалась в различных СМИ в республиках Северного Кавказа, в журналах «Знамя», «Большой город», «Дарьял», «Отечественные записки» и других.
Автор книг «Дневник Жеребцовой Полины», «Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.», «Тонкая серебристая нить», «Ослиная порода». Проза переведена на французский, украинский, немецкий, болгарский, чешский, польский, словенский, португальский, финский, эстонский, литовский, латышский и другие языки.
Член Союза журналистов России, финского ПЕН-клуба. Лауреат международной премии им. Януша Корчака сразу в двух номинациях (за военный рассказ и дневниковые записи). Финалист премии Андреева Сахарова «За журналистику как поступок». С 2013 года живет в Финляндии.
45-я параллель
Документальный роман, основанный на личных дневниках автора 2005-2006 годов
Продолжение. Начало в №№ 1-2
Часть третья. Любовь цвета неба
Николя родился в горах Дагестана, в крохотном селе, примостившемся у самого края пропасти. Если подползти на животе и посмотреть вниз, в бездну, видно, как синие воды глубокой реки уносят печаль. Родной саманный дом был теплым и просторным, но мальчику хотелось играть на природе.
– Почему? – удивился мальчик, которому едва исполнилось пять.
Каждый раз, когда он оставлял руины каменных башен на вершине горы и спускался в ущелье, к пропасти, его сердце начинало ликовать. Он испытывал необъяснимую радость, божественную страсть к реке, едва различимой с высоты.
– Будешь долго смотреть в пропасть – она влюбится в тебя и заберет у нас, – то ли шутила, то ли пугала старая Ула. – Что буду делать я без внука? Не ходи туда!
Ула казалась Насуху древней и неповоротливой. Она была частью их родной земли, незыблемым хранителем традиций и веры. Она помнила притчи о воинах, защищавших старинные крепости, и о смотрителях сторожевых башен. В теплом длинном, до пят халате, бабушка таскала воду из колодца и хлопотала по хозяйству. Ее голову всегда покрывал белый платок, привезенный отцом из Мекки. Отца Насух видел редко. Всего несколько раз в год. Его приезд воспринимался как праздник. К нему долго готовились, резали барашка, накрывали столы.