Традиция. догмат. обряд

Кураев Андрей

Чтобы понять сказанное — человек должен уже прикоснуться к этому Несказанному. А Оно-то не может быть втиснуто в страницы текста. Чтобы человек Предания мог приступить к толкованию его главной Книги, Предание должно свершаться в его сердце. “Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, и не может разуметь. Но духовный судит обо всем. Ибо кто познал ум Господень? А мы имеем ум Христов” (1 Кор. 2:14–16). Библия боговдохновенна — значит, понять ее и расслышать ее основную весть о Слове, ставшем плотью, о Любви Отца, явленной в Сыне, может лишь человек, уже коснувшийся Духа.

Предание — это непрерывный с апостольских времен опыт Богообщения. Святой Василий Великий в девятой главе своей книги “О Святом Духе” снова касается темы предания: “исследуем теперь, каковы наши общие понятия и о Духе, как собранные нами о Нем из Писания, так и занятые из неписаного предания отцов — ek tois agrafon paradoseos ton pateron.” [59]

Предание, которое итожит святой Василий, говорит о действии Духа на человека, об опыте “обожения” (это небиблейское слово прямо употребляет святой Кесариец): “Освоение же Духа с душою есть устранение страстей. Отсюда — предведение будущего, разумение таинств, раздаяние дарований, пребывание в Боге, уподобление Богу и крайний предел желаемого — обожение.”

59

Святой Василий Великий. Творения. СПб. 1911. Т. 1. С. 595.

В его ссылках нет речи об эзотерическом учении, якобы составляющем суть предания, а идет речь о подлинно таинственном Таинстве христианства — “Таинстве обожения,” “Таинстве нашего спасения.” “Таковы наши понятия о Святом Духе, какие из самых словес Духа научились мы составлять.” [60] И вновь мы видим, что Предание — это не человеческая прибавка к Божественному Писанию, но непрервавшееся действие Духа в Церкви.

Это значит, что “незаписанный” опыт Отцов, о котором говорит святой Василий Великий, записан был не в книгах, но в сердцах христиан. Теперь понятными становятся слова святого Иоанна Златоуста, которыми он начинает свое толкование Евангелия от Матфея: “По настоящему, нам не следовало бы иметь и нужды в помощи Писания, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила нашим душам благодать Духа, и чтобы, как те исписаны чернилами, так и наши сердца были исписаны Духом.” [61]

60

Святой Василий Великий. О Святом Духе… С. 596.

61

Святой Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. М., 1993. Ч. 1. С. 5.

Вопрос о соотношении Писания и Церкви возник раньше реформаторских споров 16 века. Учеником апостола Иоанна Богослова был святой Поликарп Смирнский. Духовным чадом последнего был святой Папий Иерапольский, чей опыт церковной жизни сказался в его словах, сохраненных первым церковным историком — Евсевием Памфилом: “Я полагал, что книги (ta ek ton biblion) не принесут мне столько пользы, сколько живой, остающийся в душе голос.” [62]

Уже тогда попадались поддельные “книги.” Чем же должно было различаться церковное Евангелие от его гностической подделки? — Только “живым и вечным голосом,” — учил Папий, — то есть тем живым преданием, которое он искал у апостолов, учеников самого Господа.

62

Цит. Евсевий Памфил. Церковная история. 3, 39. // БТ. N. 24. С. 117.

Церковь живет в Предании — ибо она хоть и стремится жить по Евангелию, но жить в Евангелии не может просто потому, что жить нужно в Боге, но не в книге. Проводя это различение, надо, однако, помнить, что соотношение Предания и Писания не сводится к противопоставлению.

Вопрос первичности.

Во-первых, противопоставление Писания и Предания, укоренившееся в протестантской литературе (а оттуда — и в нашей школьно-семинарской), возможно только в том случае, если они в чем-то едины. Этот закон диалектики напомнил, применительно к данному вопросу, Владимир Лосский: если не найдено что-то общее, единящее Писание и Предание, полемика о первичности бессмысленна. И, значит, устное предание и записанное — лишь различные способы выражения одного и того же Откровения.

Кроме того, вопреки достаточно распространенному мнению, устное предание исторически первично по отношению к Писанию. Церковь могла бы существовать, если бы никогда не были написаны Павловы послания, но она не могла бы существовать, если бы не было устной и живой апостольской проповеди.

Но самое главное — Предание не сводится ни к устной, ни к письменной проповеди. По выражению Владимира Лосского, “учение изменяет Преданию, если хочет занять его место: гностицизм — поразительный пример попытки подмены.” Евангельское слово не вмещается в слова.

Отсюда два вывода важны для нас. Первый: поскольку христианство есть образ Богопричастия, а не просто “вероучение,” перспективы экуменического движения безнадежны. Удивительна легкость, с которой некоторые православные сторонники экуменизма

утверждают, что единство всех христиан в наличии — раз перечень догматических определений общий для всех. Такую богословскую позицию можно охарактеризовать словами из “Постановления об экуменизме” 2-го Ватиканского Собора: “ложный иренизм” (гл 2. пар. 11). Это — стремление к такому “миру,” который жертвует полнотой истины. По мнению сторонников экуменизма надо лишь признать, что все христианские деноминации одинаково спасительны, поскольку содержат одинаковое учение о Христе. Поистине надо очень сильно верить в то, что христианство есть некая философская система, чтобы уверять, что вся духовная разница христианских конфессий ничего не значит по сравнению с единством нескольких догматических формул. И так легко кажется достичь соединения: “Подавляющее большинство христиан не принимает близко к сердцу (а многие даже не знают) деталей догматического учения, свойственных их Церкви. Основа христианского учения для всех едина, а вероучительные отличия остаются уделом богословов.” [63] Но откуда все же такая ошибочная уверенность, что христианство — это всего лишь набор теоретико-учебных формулировок?

63

Русская мысль, 2. 9. 1993.

Предание — не формулы, а дух.

Во-вторых, Предание нельзя отождествлять с теми или иными конкретными формулировками или действиями, почерпнутыми из него.

Именно на этом отождествлении строится полемика протестантов и католиков. 2-й Ватиканский Собор так определил католическое понимание Предания: “Священное Предание — слово Божие, вверенное Христом Господом и Духом Святым апостолам” (О Божественном Откровении гл. 2, пар. 9).

К сожалению, и в нашем школьном богословии утвердилось представление о том, что Предание — это некие устные наставления, которые потом время от времени Церковь вспоминает и излагает письменно. Дескать, апостолы записали не все свои проповеди, но память о них оставалась, и “вот это-то Божественное учение, которое осталось не записано и передавалось апостолами устно, и называется Священным преданием” — говорит один преподаватель Московской семинарии. [64] Соответственно, он убежден, что Предание содержится в таких-то позднейших книгах. Но действительно ли Предание — некоторое параллельное знание, идущее рядом со свидетельством Писания? Не ограничивает ли такое понимание пространство нашей возможной встречи со Христом лишь пространством текста? Есть ли Предание — лишь “источник вероучительных формул” или же оно — живая реальность, струя животворящего опыта? Состоит ли призвание богословия в том, чтобы обратить человека к тексту (евангельскому или святоотеческому) — или к Богу?

64

Талызин В. И. Церковное предание. // БТ. М., 1968. № 4. С. 222.

А потому вполне справедливо упомянутому преподавателю возразил проф. Н. Успенский: “У Талызина чувствуется склонность кодифицировать Предание в исторических документах. Не следует все сводить к документам Предания, — все внимание надо обратить на его сущность.” [65] Вопреки католической формулировке, Предание — это не слова.

Если бы Предание можно было вместить в книгу — оно рано или поздно было бы исчерпано. Предание было бы канонизировано и четко определено. Но Предание не есть второе, дополненное издание Нового Завета. Это не слова, которые добавляют к словам же. Священное Предание нельзя кодифицировать; его содержание нельзя определить и исчерпать.

65

Успенский Н. Д. Реплика на богословских собеседованиях между членами РПЦ и Евангелической Церкви Германии. // БТ?М., 1968. № 4. С. 205.

В. Сарычев пишет: “Под водительством Духа Церковь извлекает из сокровищницы Апостольского Предания то, что нужно для ее пребывания в тех или иных исторических условиях.” [66] Это верно, но эта формула не отвечает на вопрос: кто и где хранит это нечто, что спустя века можно при необходимости извлечь?

Сначала не было нужды обосновывать иконопочитание. Затем появилась иконоборческая ересь. Как и чем воспротивилась ей Церковь? Что, защитники икон нашли секретные апостольские поучения? Или перелистали творения древних Отцов? Но там нет четкой аргументации преподобного Феодора Студита! Значит, Предание из сокровенного переходит в керигму и догму не через воспоминание, а через творчество. Человек с помощью Того же Духа вновь и вновь ищет слова и формы для своего выражения. А где хранится этот Дух?

66

Сарычев В. Д. К критике и продолжению… С. 267.