Траектории СПИДа. Книга вторая. Джалита
Шрифт:
Несмышленых беглецов посадили в какой-то старый сарай, а наутро повели под ружьём на расстрел. И так бы не родиться нам впоследствии, если бы не случайность. Навстречу подрасстрельным на тачанке ехал сам Мокроусов, который, оказывается, в гражданское время бывал в папином доме. Узнав в одном из молодых людей Николая, командир остановил конвой и отменил расстрел. Посадив перепуганных юнцов рядом с собой, Мокроусов, со смехом спросил:
– Ну что, повидали смерть в глаза?
Так судьба вновь удержала на волоске наше будущее рождение. Да, родитель наш не был революционером, но революцию принял по-своему, отдавая всего себя честной работе. Будучи простым счетоводом и став впоследствии бухгалтером, он завершил карьеру в должности главного бухгалтера
Как-то посетило Ялтинскую киностудию высокое начальство из Москвы. Их хорошо принимали и по появлявшимся традициям хорошо проводили с доставкой фруктов на самолёт. Главный бухгалтер киностудии, то есть наш отец, не возражал против расходов ни на обеды, ни на проживание в дорогих номерах гостиницы, ни на фрукты в дорогу. Но после отъезда гостей всё тщательно подсчитал и направил счёт министерству, которое и возместило расходы за счёт командированных.
Жили мы в те годы, прямо скажу, бедновато. Семья из шести человек, а работник один. Мама-то всё больше с детьми дома, хотя, конечно, тоже работала счетоводом, кассиром или бухгалтером под строгим контролем мужа. Дома были часто скандалы из-за того, что маме всегда не хватало денег на продукты, а папа время от времени собирал семейный совет и начинал доказывать с цифрами на бумаге, что при экономном расходовании средств, их вполне должно на всё хватать, что, как правило, вызывало у мамы слёзы, ибо на себя она ничего не тратила. После таких подробных расследований о том, куда могут уходить деньги, мы чувствовали себя крайне неловко, если мама покупала нам какие-то редкие сладости и просила не говорить об этом папе, чтобы он не рассердился.
Мне вспоминается один любопытный эпизод, говорящий о поразительной, с точки зрения сегодняшнего времени, честности папы. В нашей школе зачем-то потребовалось несколько листов бумаги, о чём попросили учеников. Мы, конечно, обратились к папе и пришли в бухгалтерию, где он вручил нам небольшую пачку чистых листов и сам проводил нас до проходной, где предъявил вахтёру расходный ордер, в котором указывалось, что за бумагу уплачено в кассу.
Сейчас такой поступок, наверное, вызвал бы гомерический хохот, а в те времена это было нормальным явлением для очень многих. Вспоминается также, как папа на той же киностудии выписывал себе домой дрова для печки. Оплатив пару кубометров отходов от поломанных декораций, он приходил на погрузку и сам следил, чтобы в машину не положили больше того, что он выписал, так что помогавший рабочий в сердцах говорил:
– Да что вы, Николай Ипполитович, тут и двух кубов нет, а вы говорите "хватит", – и почти тайно подбрасывал ещё пару корявых палок в кузов грузовика.
Однако позволю себе перейти, наконец, к предкам по материнской линии. Тут, пожалуй, придётся забраться в историю аж в восемнадцатый век. Иначе просто будет непонятно, почему в моей крови есть и что-то турецкое. Сам-то я по национальности числюсь русским, но читателю наверняка пока не может быть ясно, что же во мне русского, кроме того, что родился в Крыму, который в момент моего рождения принадлежал-таки России.
Но об этом несколько позже, так как главка моя, посвящена в основном девятнадцатому веку, а в восемнадцатый я лишь загляну на секунду.
Наша мама рассказывала нам, своим детям о том, что её прадед, то есть наш прапрадед был привезен в Россию мальчиком из Турции во время русско-турецкой войны, победы в которой одерживал Суворов, но не первой тысяча семьсот шестьдесят восьмого, длившейся почти семь лет, а во время второй, что началась в восемьдесят седьмом, а закончилась в девяносто первом того же столетия.
Где-то в этот период появился на Руси турецкий мальчик, фамилию которому дали Туркин, а прозвали Александром. Когда же он подрос, то женился, скорее всего, на русской женщине, поскольку имя своей дочери – моей прабабушки – дали Мария. Она
Так появилась во мне некоторая толика русской, турецкой, польской и белорусской крови. Что же до предков по линии отца моей мамы, то, к сожалению, данные о них пока не точны. Известно, что один из прапрадедов был крепостным крестьянином. Прадед Андрей носил белорусскую фамилию Гущинский, а женился, как и прадед по папиной линии, на польской девушке Александре. Их сын Владимир Андреевич Гущинский и стал нашими дедушкой, когда мы появились на свет.
Должен сказать честно, что никогда прежде и так же сегодня не считал и не считаю себя хоть в какой-то степени националистом. Причиной тому не только то, что я не могу себя причислить к какой-нибудь определённой нации. Уж если начать чисто математические вычисления, то больше всего чистой крови у меня чешской, так как одна бабушка по маминой линии была чистокровная чешка, если, конечно, не было смешений крови в её роду прежде, в чём невозможно быть уверенным. Остальные бабушки и дедушки были на четверть турки и русские (предположительно), наполовину поляки, молдаване, белорусы Кем же мне себя считать, чью кровь отстаивать на митингах, с кем и за что бороться?
Убеждён, что такова же ситуация у огромного большинства людей не только в России, но и во всей Европе, Америке, Австралии, в меньшей степени в Африке и ещё меньше в Азии в силу устойчивости их традиций кастовых и религиозных браков, но с тенденциями к изменениям и у них. Это является второй причиной моего интернационального мировосприятия.
С детства привык считать себя русским. Папа и мама по паспорту оба русские, хотя мама сначала по документам числилась белоруской, тогда как её младший брат с самого начала был записан русским. И надо признаться, это не имело ни малейшего значения в их жизни. Я бы не возражал называть себя и чехом, и поляком, и молдаванином, оставаясь тем, кем я есть, и, продолжая любить ту Родину, в которой родился, воспитывался, жил.
А для того я всё это рассказываю, для того вынужден был нырнуть пером своим в чернильницу истории прошлого и даже позапрошлого века, чтобы наблюдательный мой читатель, погружаясь мыслями в наплывающие строки второй части романа, следуя за событиями вокруг его юной героини, не заподозрил бы меня в предвзятости по отношению к той или иной национальности, тому или иному народу.
Потому что именно в описываемый мною период национальные пристрастия в нашей стране, подталкиваемые изнутри политическими событиями, неожиданно прорвали сдерживавшие их оболочки запретов розни, чтобы по своей траектории подобно СПИДу начать не менее опасное разрушительное действие в умах миллионов и миллионов соотечественников, предлагая им разделиться, разобщиться, рассыпаться по своим национальным гнёздам. И огромный красивый сосуд государства, вылепленный руками сотен национальностей, вдруг развалился, неравномерные и неравнозначные осколки покатились, выписывая свои собственные траектории, грозящие каждому осколку новыми ударами, могущими разбить его на более мелкие кусочки.
Но, кажется, я превысил полномочия, отведенные для вступления, и несколько забежал вперёд. Прошу моего снисходительного читателя простить и не сетовать на меня. Перо повествования не всегда спрашивает, что делать. Пусть же само и выкручивается дальше.
ЛЕС
Солнце выглянуло краешком глаза из-за чёрного, но уже голубеющего слегка моря и увидело горы. Они вытянулись на целых сто пятьдесят километров, упираясь в засветившееся небо непокрытыми головами, теперь стыдливо зарумянившимися в лучах восходящего светила.