Трагедии моря
Шрифт:
Значительно меньше стало ширококрылого канюка{56}, ранее свободно парившего над всеми лесами и вырубками. Его продолжают преследовать невежественные люди, не понимающие, что эти небольшие хищники, для которых грызуны являются повседневным хлебом насущным, всегда были первыми помощниками фермера. Быстрокрылый ястреб Купера{57} сегодня встречается так редко, что его следует считать вымирающим видом. По-видимому, не лучше положение и у североамериканской совы — бородатой неясыти.
Некоторым, хотя и немногим видам
Ясным весенним утром 1973 года я шел через смешанный лес в центральной части провинции Нью-Брансуик, не встречая на своем пути буквально ни одного живого существа. Не слышалось ни жужжания пчел в цветах, ни беличьего цоканья в ветвях деревьев. В течение нескольких часов напряженного поиска мой слух не уловил ни одной ноты птичьего пения. Впоследствии я узнал, что тот лес был действительно немой могилой: двумя днями раньше Служба охраны лесов Нью-Брансуика обработала его с воздуха инсектицидом с целью сдержать предполагаемую вспышку размножения гусеницы листовертки-почкоеда елового. Инсектицид убил большинство насекомых, и либо погубил, либо прогнал из леса всех птиц без исключения.
Подобные распыления ежегодно проводятся на огромных площадях в Нью-Брансуике, на Ньюфаундленде и в Новой Шотландии, несмотря на подавляющий перевес доказательств, подтверждающих, что они в огромной степени разрушают жизнь (в том числе, возможно, человеческую) и по сути своей порочны, ибо убивают естественных врагов тех самых насекомых, против которых они применяются. После тридцати лет ежегодного распыления инсектицидов проблема гусеницы листовертки-почкоеда елового в Нью-Брансуике остается достаточно острой. И почти не слышно пения птиц.
В истории взаимоотношений человека с птицами немало черных страниц. И все-таки не угасает луч надежды: в последнюю половину нашего столетия все больше и больше людей проникаются любовью к живой птице в ее собственном мире живой природы. По весне многие тысячи мужчин, женщин и детей устремляются на Атлантическое побережье — в леса, на болота и к морскому берегу — не убивать, а любоваться и восхищаться постоянными отливами и приливами мигрирующих птичьих стай.
Хотя и с опозданием, мы учимся любить эти существа ради их самих, а не ради их перьев или мяса. Может быть, мы начинаем сужать пропасть между Homo sapiens и крылатой братией, унаследованную нами от наших близких предков. Если это так, то есть надежда, что нам удастся отыскать дорогу в тот утраченный мир, в котором жизнь была единой и неделимой.
2. Мясо, шкуры и мех
Птицы улетают от человека в небо. Рыбы уплывают в глубины океана. А у наземных млекопитающих нет путей, чтобы избежать преследования представителем их собственного класса, ставшим самым жестоким, не поддающимся перевоспитанию разрушителем во все времена. Поэтому не удивительно, что список исчезнувших и исчезающих животных включает так много видов млекопитающих.
Они понесли такие тяжелые потери, что один современный биолог был вынужден в оправдание людей написать: «Ни один вид крупных млекопитающих не выжил в восточной части Северной Америки без помощи человека». Перефразируя это изречение, чтобы избежать подобного обходного маневра, позволяющего нам уйти от признания последствий наших деяний, выразим его следующим образом: все виды крупных млекопитающих в восточной части Америки были уничтожены современным человеком, за исключением тех, которых он взял под защиту в собственных корыстных интересах. Исключений, как мы убедимся, не так уж много.
Впрочем, причиненное нами опустошение коснулось не только крупных животных. Большие или малые, все они подвергались истреблению, если это приносило нам хоть какую-то прибыль или нам казалось, что они могут помешать удовлетворению нашей неуемной алчности. Мясо, шкуры и мех были первыми наградами в бойне, учиненной большинству животных, о которых пойдет наш рассказ. Сегодня эти устаревающие стимулы уступают место новым побуждениям: кровавая бойня продолжается во имя отдыха и развлечения человечества.
Глава 6
Белый призрак
Мне, начинающему натуралисту, в четырнадцать лет посчастливилось совершить экскурсию к побережью Гудзонова залива в северной части провинции Манитоба. Я отправился туда с братом моего деда Фрэнком Фарли, известным орнитологом. В те годы орнитологи тратили почти все свое время на собирание образцов для коллекций, и дедушка Фрэнк не был исключением: он собрал замечательную коллекцию птичьих яиц, и мне, как его помощнику, предстояло ее пополнить.
Ранним июньским утром он отправил меня на берег залива поискать гнезда ястребов. Их оказалось немного, и они находились далеко друг от друга. Лишь после полудня я набрел на скалу с большим выступом, который мне показался идеальным местом для гнезда хищной птицы. И действительно, в расселине скалы на высоте больше пятнадцати метров над берегом виднелось нехитрое сооружение из прутьев и водорослей, принадлежащее паре мохноногих канюков. Пока эти большие птицы в тревоге кружились над моей головой, я завладел яйцами и, завернув их в вату, уложил в заплечную сумку. Покончив с этим, я огляделся вокруг.
Подо мной, закручивая воронки, бурлила ледяная вода, а с восточной стороны на фоне свинцового моря маячил какой-то предмет ржавокрасного цвета. Воспользовавшись полевым биноклем, я разглядел разбитые обломки выброшенного на берег судна. Тотчас же я позабыл про ястребов и яйца — немногие вещи способны так ярко разжечь мальчишеское воображение, как кораблекрушение. Это была носовая часть небольшого грузового судна прибрежного плавания. Я взобрался наверх по искореженным листам обшивки и очутился на палубе торчащего из воды бака. И сразу понял, что я здесь не один.