Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
…«Если бы в это время обещанная помощь (со стороны союзников) нам была бы оказана, — говорил впоследствии в своём докладе Лебедев, — если бы у нас в это время было хоть два лишних полка, мы, несомненно, двинулись бы к Н. Новгороду и положение было бы совершенно иным… Но у нас не было лишних сил… [с. 47].
Если бы мы знали наверное, что те части японцев и американцев, составляющие в общем не менее 50 тыс. человек, которые высадились во Владивостоке, и не подумают прийти к нам в ближайшее время на помощь, если бы мы знали, что наш фронт предоставлен самому себе и чехам, то весьма вероятно, что мы, вместо того чтобы пробивать дорогу во Владивосток и растягиваться на протяжении 7 тыс. вёрст в глубину и 500 вёрст в ширину на одном Волжском фронте, сконцентрировали бы все свои войска, двинулись бы на Москву ещё в июле или начале августа месяца после взятия Казани и судьба России была бы иная, потому что вместе с падением Москвы рухнуло бы и влияние советской власти. Для этого марша у нас было достаточно сил, но у нас не было достаточно силы для него при условии защиты Волжского фронта и ожидания союзников, которые все не шли» [с. 49–50].
Всё это — «стратегическая» фантазия. Более уравновешенный Вольский писал Лебедеву 16 августа: «Думаю, что едва ли правильно оторвать фронт ещё дальше Казани. Сил не будет впредь сдерживать врага. Чехи истомлены. Наши молодые силы невелики и накопляются медленно».
«Демократические и социалистические силы, сгруппировавшиеся вокруг Комуча, мощные на Волге, бывшие в состоянии бросить в августе месяце все свои вооружённые части вперёд и идти в случае возможного успеха в центр России и к Москве, превращая «Волжский фронт» из гипотетического «Восточного» во фронт борьбы за немедленный захват власти, не могли этого больше сделать в ноябре 1918 г. Их связывали общая с их разноголосыми союзниками военная и административная организация и проигрыш кампании на Волге, происшедший как раз в этот период на почве обороны, диктовавшейся идеей превращения Волги в «Восточный фронт». Этот проигрыш обессилил силы демократии и окрылил силы реакции…
Всё остальное явилось логическим выводом из этой основной предпосылки. Сжатые между реакцией и большевизмом партия и руководимые ею массы прекратили вооружённую борьбу» [с. 211].
Виновников отыскивать легко [335] . Но именно в августе, в «момент наивысшего расцвета политического и военного могущества Комуча», началась на фронте неудача.
В августе — в начале августа — отмечает уже Болдырев разложение армии, организация которой едва ещё началась. Боевые запасы приходили к концу, а союзники занимались пока больше «советами». Начинается отступление — в сентябре армия разбегается по домам или переходит на сторону «красных» [Какурин. I, с. 157]. Большевицкого военного историка можно заподозрить в пристрастии, но, в сущности, об этом говорят факты. И Майский утверждает, что мобилизованные не сражаются [с. 260], и чех кап. Голечек говорит, что Народная армия в «критический момент напора большевицких сил почти совершенно разваливается» [336] , и Савинков отмечает, что Казань защищает чешский полк Швеца и после смены его только офицеры-добровольцы [Владимирова. С. 336]. Спасти положение дел не могли уже ни латышские батальоны, которые пытается организовать Брушвит [337] для сопротивления «нападающему германскому империализму», ни партийные добровольческие боевые дружины, оживить которые стараются в Самаре [Майский].
335
Повествование Лебедева с оттенком большого самохвальства следует сопоставить с критическими замечаниями Дикгоф-Деренталя [Из перевёрнутых страниц. — «На чужой ст.», 1923, II]. Между прочим, по его словам, при взятии Казани значительную роль играли остатки савинковского отряда, спустившиеся после неудачи в Рыбинске и Ярославле вниз по Волге. Из семи участков четыре держали члены Союза Защиты Род. и Св. [с. 59].
336
В 1919 г. в Иркутске Инф.-просв. отделом чехосл. воен. мин. была издана брошюра Голечека «Чехословацкое войско в России», с. 77.
337
Собрание 26 августа в Самаре, на котором, по отчёту «Сибири» [№ 39], присутствовало до 400 представителей местных латышей.
Самарские политики всю вину пытаются возложить на других. Большевики перебросили на Волжский фронт якобы 150 тыс. и получили в свои руки чьё-то опытное руководство. (Тогда успехи большевиков объяснились участием немецких офицеров и даже немецких регулярных частей [338] .) В этот момент Дутов, вступление которого в Комуч довольно торжественно приветствовалось эсерами 15 июля, не помог со своими оренбургскими казаками — не помог потому, что радовался-де развалу фронта «учредиловцев». Не помогло совершенно сознательно и Сибирское правительство. По этому поводу Болдырев заметил: «Эгоизм Омского правительства оправдывался до известной степени необходимостью окончания подготовки нарождающейся Сибирской армии. Истинная причина была, конечно, гораздо глубже. При тех стремлениях, какими было заражено Сибирское правительство, всякая неудача Самары, в том числе и колебания боевого престижа армии «учредилки», была, несомненно, весьма выгодна» [с. 31]. Большевицкий комментатор болдыревского текста Вегман не без основания замечает: «Упрёк, который Болдырев делает Омскому правительству, крайне неоснователен. Армия Сибирского правительства была в то время столь незначительна, что о посылке подкрепления на Волжский фронт и говорить не приходилось» [Прим. 20, с. 512]. Эта армия была, кроме того, как указывает сам Болдырев, «отделена от Волжского боевого фронта и огромным расстоянием» [с. 59]. Как ни ненормальны были взаимоотношения Сибири и Самары — об этом после, предъявленное Сибири обвинение должно быть снято. Но как характерно для «экспансивного» Лебедева, отыскивающего везде виновников неудач. В минуту самую тяжёлую он, не хотевший больше жить, если не будет движения на Москву, легко оставил внешний фронт и променял его на фронт внутренний. Он записывает 3–5 сентября: «Вольский вызвал меня внезапно из Казани, шлют в Уфу для подготовки Государственного Совещания, с диктаторскими полномочиями, увы, по охране Совещания на случай заговора Сибири и… Галкина! Мне подчинены рабочие батальоны (батальон?) Уфы. Боятся, как бы во время Государственного Совещания этот военный министр Комуча вкупе с Сибирью не арестовал Комуча» [с. 183].
338
Руководители Кр. армии на Вост. фронте действовали весьма решительно, введя военно-полевые суды и расстреливая дезертиров [Анишев. Op. cit. Р. 151].
В связи с неудачами на фронте стала изменяться и психология чехов. Чехи остались на Волге «благодаря нашим настояниям», — докладывал Веденяпин на партийном съезде в Самаре 5 августа. Владимирова делает к этим словам основательное добавление: «и при поддержке союзных консулов» [с. 232] [339] . Они остались, встретив несомненное сочувствие среди населения. «За всё время нашего пребывания на Поволжском фронте, — вспоминает Чечек, — мы не видели ни одного злодеяния против нас со стороны населения» [«Воля России». VIII, с. 265]. «Чехофильское настроение населения значительно помогло нашим военным успехам», — добавляет Штейдлер [«В. Сиб.». IV, с. 25]. Л. Кроль, со своей стороны, иллюстрирует это рассказом о первой встрече с чехословацким отрядом: «Отношение к нему жителей проявилось явно сочувственное. Солдатам несли яйца, молоко, масло». Но «энтузиазма» Кроль не заметил [с. 58].
339
См. также: Майский. С. 52. Жано рассказывает, как на собрании 13 июня с 9 час. веч. до 5 час. утра уговаривали чехов остаться, обещая им при их содействии собрать армию до 500 т. [«Pour la Rossie», № 15].
Не очень-то уже доверяя реальной военной помощи союзников, оставшись изолированными в России, чехи искали опоры в тех элементах страны, «которые пользовались доверием населения» [340] . Они делали ставку на демократию. К сожалению, слишком часто здесь приводился знак равенства между демократией и партией с.-р. При таких условиях помощь в деле «возрождения и спасения России» слишком часто превращалась в поддержку того партийного дела, от которого теоретически они открещивались. «Никогда наш солдат не будет орудием тех или других отдельных партийных групп», — гласило самарское обращение чехов 15 сентября к русскому обществу. Чешский коммунист Шмераль, выпустивший специальную брошюру «Чехословаки и эсеры» (1922), контакт с партией с.-р. объясняет необходимостью внушить солдатам мысль, что «они действуют как революционные социалисты и в своей борьбе против большевиков руководятся русской социалистической партией». Для чешских социалистов, конечно, это было важно. В омском обращении в июле к «русским социалистам» они говорили: «Мы, как социалисты, уверяем вас, что наша армия не будет и не может быть использована в целях контрреволюции». Дальше шли лозунги, которым сочувствуют чехи: федеративная демократическая республика, созыв Учредительного Собрания, передача всей земли народу и т.д. [«Вест. Ком. У.С.», № 30]. Но чешская армия не была однородна. Чешской национальной политике присущ был известный оппортунизм. Окружающая обстановка побуждала — главным образом военное командование — не игнорировать и другие силы, которые могли помочь. Отсюда двойственность тактики. Нет поэтому ничего удивительного в том, что Чечек в Самаре высказал живейшую радость по поводу возможности союза с Добровольческой армией — обстановка была совершенно иная, чем раньше, когда проф. Масарик считал необходимым так решительно отгородиться от Добровольческой армии [341] .
340
Глос. Чехословаки и Сиб. Обл. Дума. — «Вольная Сибирь». IV, с. 32.
341
Лебедев подвергает некоторому сомнению сообщение, приведённое в исследовании Деникина: «В книге Деникина слишком много лжи, и верить его сообщениям целиком невозможно» [с. 185]. И это говорит автор «дневника», напечатанного в «Воле России»! Дело заключается в том, что, ставя «ближайшей задачей Добр. ар… выход на Волгу», ген. Алексеев послал Моллера для выяснения возможности содействия со стороны чехов и казаков. Моллер ознакомил с письмами Алексеева ген. Шохорова и Чечека. Чрезвычайно показательно, что, по словам Деникина [III, с. 97], первый уклонился от прямого ответа. Это подтверждает ещё раз ненормальную двойственность, которую создавала для русских военных служба в чехословацких добровольческих частях. Очень определённо отозвался полк. Щепихин, состоявший начальником штаба у Чечека, указав, что прибытие Добр. арм. ожидается с «самым живым нетерпением, которое вызвано не только военной, но, пожалуй, в большей степени политической конъюнктурой».
Чехословацкое войско действительно было в трагическом положении. Оно пыталось на Волжском фронте создать русско-чешские добровольческие отряды. Майский утверждает, что это было сделано в целях борьбы с «черносотенной опасностью» со стороны армии [с. 160]. Вероятно, причина была иная. Чешские отряды на первых порах были более устойчивы и выдержаны. Подобным слиянием достигалась большая компактность. Недаром эти отряды приобрели быстро популярность.
Но всё это были палиативы. Разочарование чешских воителей шло crescendo. Характерную беседу в последних числах августа в Челябинске с Б. Павлу передаёт Майский:
«Создание русской армии и у вас на Волге, и в Сибири идёт слишком медленно. Государственный аппарат также налаживается плохо. Вместо того чтобы единым фронтом вести борьбу с большевиками, отдельные антибольшевицкие правительства начинают грызню между собою. Нас, чехов, всем этим вы ставите в крайне затруднительное положение… Так долго продолжаться не может. Если в ближайшее время не произойдёт радикальной перемены, нам придётся пересмотреть свою позицию» [с. 172].
Ещё более определённо констатируется неудача в самарском обращении чехов, подписанном Медеком, Власеком и Чечеком. Оно цитировалось в первой главе. Чехословацкому командованию уже в августе приходилось считаться с тем фактом, что солдаты не хотели заменять собой Народную армию [слова с.-р. Утгофа, с. 19]. На фронте начинались уже «неприятные осложнения» — чешские войска, в свою очередь, стали разлагаться. Отсюда пессимизм ген. Сырового, отмеченный в дневнике Болдырева [с. 63].
Этой драматической стороны пребывания чехословацкого войска в России мы должны будем ещё коснуться. Это отдельная страница в истории гражданской войны.
5. Политика тыла
Деятельность армии нельзя изолировать от правительства. Что же, Комитет У.С. служил делу партийному или общенациональному? В конце концов, ни тому, ни другому. Таков неизбежно будет вывод, если отбросить все внешние декорации. Вероятно, здесь кроется одна из основных причин быстрого краха Комуча.
Несправедливо и не соответствует фактам утверждение, что эсеры из Комуча проводили на практике политическую программу «левых с.-р.» [342] . Самарское правительство, в состав которого входило 14 с.-p., один меньшевик и представитель военной власти полк. Галкин, прекрасно учитывало, что всякого рода социалистические эксперименты не к месту. Оно вело, по позднейшему выражению Майского, борьбу всеми способами, «не останавливаясь решительно ни перед чем для нанесения смертельного удара первой в истории человечества социалистической республике» [с. 43].
342
Это, между прочим, говорит Милюков [II, с. 41], имея в виду позицию эсеров «левого типа Чернова». Тем более не прав был А.И. Деникин, когда писал в III т. [изд. 1924 г.] своей работы, что Комитет У.С. являлся «отображением Советского правительства» [с. 98].