Трагедия армянского народа. История посла Моргентау
Шрифт:
Еще одно произвело на меня впечатление в те волнующие дни. Вечером 30-го я заглянул в британское посольство. Английские резиденты очень часто обращались в мое посольство за защитой. Все боялись плохого обращения и даже убийств иностранцев. Среди всего этого напряжения я нашел одного невозмутимого человека. Сэр Луи сидел перед большим камином в хранилище. Вокруг него были сложены кипы документов. Секретари и клерки постоянно входили, приносили множество других бумаг и клали их в огромном количестве около посла. Сэр Луи брал один документ за другим, просматривал их и практически все без исключения бросал в огонь. В этих бумагах были записи послов, сделанные в течение почти ста последних лет. В них содержалось описание деяний выдающихся послов, в частности истории о дипломатических триумфах в Турции Стратфорда де Редклиффа, Великого Элчи, как его называли в Турции, в течение почти пятидесяти лет, с 1810 по 1858 год практически правившего Турецкой империей так, как это было удобно Англии. Сейчас же записи других британских послов в Оттоманской Порте [15] сэр Луи Маллет отправлял в огонь. Долгая история британского господства в Турции подошла к концу. Двадцатилетняя кампания кайзера, стремившегося покончить с влиянием Англии и стать ее преемником, в конце концов успешно завершилась, а пламя в камине перед сэром Луи было погребальным костром прекратившей свое существование власти Англии в Турции. Глядя на этого благородного и сейчас немного грустного дипломата, находящегося в великолепном британском посольстве, я, естественно, думал о том, как когда-то султаны в страхе кланялись и благоговели перед величием Англии. Это происходило в те дни, когда Пруссия и Германия были всего лишь названиями стран. И все же британский посол, как всегда, когда речь шла о британских дипломатах и военных лицах, был спокоен и хладнокровен. Мы сидели перед камином и обсуждали детали отъезда. Он дал мне список тех англичан, которые должны были уехать, и тех, кто должен был остаться. И я окончательно договорился с сэром Луи о том, что теперь буду отстаивать британские интересы. Несмотря на крушение британского влияния в Турции, честь Великобритании и ее посла не пострадали. Сэр Луи не подкупал официальных лиц, как Вангенхайм. Он не давал взяток газетчикам, не пренебрегал международными законами, не относился дружелюбно к банде политических головорезов и не вел беспрерывную кампанию, состоящую из лжи и искаженных фактов, против своих врагов. Для ведения этой дипломатической игры, завершившейся поражением Англии, у английских дипломатов было недостаточно мастерства. Тут требовались такие таланты, которыми обладал только Вангенхайм, – было необходимо обладать немецким умением управлять государством, то есть, в соответствии с высказыванием Бисмарка, нужно было быть готовым пожертвовать ради отчизны «не только жизнью, но и честью».
15
Блистательная, Высокая, Оттоманская Порта – варианты названий империи, а также турецкое правительство до 1923 г.
Глава 12
Турки пытаются обращаться с иностранными врагами прилично, но немцы настаивают на гонениях
Вскоре после бомбардировки Одессы у меня состоялась беседа с Энвером с глазу на глаз. Мы обсуждали самый главный вопрос для всех иностранцев в Турции. Как правительство будет обращаться с иностранными резидентами? Интернируют ли их, будут ли основаны концентрационные лагеря, станут ли их преследовать с немецкой злобой и будет ли применен к ним любимый турецкий способ обращения с христианами – пытки и убийства? Тысячи представителей враждебных Оттоманской империи стран жили тогда в ней, многие из них провели там всю свою жизнь, а некоторые даже родились на оттоманской земле. После вступления Турции в войну у всех этих людей были причины ожидать плохого обращения с собой. Не будет преувеличением сказать, что многие из них жили в постоянном страхе, что их убьют. Дарданеллы были закрыты, так что помощи ждать было практически неоткуда. Режим капитуляций, под защитой которого они жили в течение многих лет, был отменен. Между иностранными резидентами и полным истреблением не было ничего, кроме американского флага. Военное положение сделало меня, американского посла, защитником британского, французского, сербского и бельгийского народа. С самого начала я понимал, что стоящая передо мной задача очень сложна. С одной стороны, были немцы с их хорошо известными мыслями о репрессиях и жестокостях, а с другой – турки с их традиционной ненавистью к христианам и природным инстинктом плохо обращаться с теми, кто беспомощен и находится в их власти.
И все же у меня были весомые доводы, и я пришел к Энверу, чтобы привести их. Турция хотела хорошего отношения к себе Соединенных Штатов и надеялась, что после войны американские финансисты поддержат ее. В то время представители всех посольств считали, что Соединенные Штаты будут выступать в роли миротворца. И если турецкое правительство желает, чтобы мы были его другом, сказал я, ему придется цивилизованно обращаться с иностранными гражданами.
– Вы надеетесь стать мировой державой, – сказал я. – Вы должны помнить, что цивилизованный мир будет внимательно за вами наблюдать. Ваше будущее положение будет зависеть от того, как вы поведете себя во время войны.
Правящие классы в Турции, включая Энвера, понимали, что внешний мир считает их людьми, не уважающими святость человеческой жизни, и турок возмущало подобное отношение. Я напомнил Энверу, что турки имеют отличную возможность опровергнуть эту критику.
– Мир может говорить, что вы – варвары, – говорил я, – покажите же ему своим отношением к гражданам иностранных держав, что вы ими не являетесь. Только таким образом вы можете освободиться от бесчестия режима капитуляций. Докажите, что вы достойны освободиться от иностранной опеки. Будьте цивилизованными – будьте современными!
Ввиду происходившего в тот момент в Бельгии и Северной Франции, использование слова «современный» было не слишком удачно. Энвер быстро уловил суть. До этого момента он вел себя, как всегда, твердо, достойно и сдержанно. А его лицо было внимательным, непроницаемым, и по нему ничего нельзя было прочитать. Теперь же выражение его лица изменилось. На нем появилась циничная улыбка. Энвер наклонился вперед, стукнул кулаком по столу и сказал:
– «Современными»! Нет, как бы мы ни вели войну, мы не будем «современными». Это самое большое варварство из всех. Мы просто постараемся прилично себя вести!
Естественно, я посчитал это обещанием. Однако я слишком хорошо знал переменчивость турецкого характера, чтобы понимать, что нужно нечто большее, чем просто обещание. Немцы постоянно подстрекали турецких официальных лиц, пытаясь убедить их перенять полюбившийся немцам способ обращения с врагами. В их методах ведения войны было много от Античности и Средневековья. Одной из самых варварских практик было удерживать некоторых представителей населения, желательно людей влиятельных и уважаемых, в качестве заложников для обеспечения хорошего поведения остальных. В этот самый момент немецкий военный штаб убеждал Турцию удерживать иностранцев как раз для этой цели. Немцы держали нестроевых солдат в качестве гарантии «дружелюбия» бельгийцев, а бельгийских женщин и детей ставили во главе продвигающихся вперед армий. Теперь же немцы планировали в Турции использовать французских и британских жителей в качестве защиты против флота союзников. Я абсолютно точно знаю, что эти зловещие замыслы не отменялись ни на час. Поэтому следовало немедленно ответить на них и, если возможно, взять верх с самого начала. Я решил, что отъезд дипломатов и граждан стран Антанты из Константинополя окажется хорошей проверкой моей способности защитить иностранных граждан. Если все французы и англичане, которые хотят покинуть Турцию, спокойно уедут, то это окажет сдерживающее влияние не только на немцев, но и на рядовых представителей турецкого чиновничьего мира.
Прибыв на станцию на следующий день после объявления войны, я понял, что задача моя будет более чем сложной. Я договорился с турецкими властями о двух поездах: один – для английских и французских граждан – должен был уехать в семь, второй – для дипломатов и их людей – в девять. Но все шло не по графику. Станция представляла собой сплошную массу возбужденных и напуганных людей. Полиция работала в полную силу, отталкивая людей назад. Это была неописуемая масса солдат, жандармов, дипломатов, багажа и турецких чиновников.
Одной из самых видных фигур там был Бедри-бей, префект полиции, юрист, недавно избранный на свою должность и прекрасно понимавший важность своего нового положения. Бедри был близким другом и подчиненным Талаата и одним из самых ценных его кадров. Он высоко ценился в комитете партии «Единение и прогресс» и в конечном счете стремился занять должность в кабинете. Его движущим мотивом, вероятно, была ненависть к иностранцам и их влиянию. В его глазах Турция была исключительно страной турок, и он презирал все остальные категории населения. Особенно его возмущал многолетний контроль иностранных посольств над внутренними делами его страны. И действительно, было немного людей в Турции, для кого ликвидация режима капитуляций была столь серьезным делом. Естественно, в следующие несколько месяцев я часто видел Бедри, он постоянно попадался мне на пути, испытывая какое– то злобное удовольствие, вмешиваясь в любое дело, которое я предпринимал в интересах иностранцев. Его отношение было частично провоцирующим, частично шутливым, мы всегда старались перехитрить друг друга: я – пытаясь защитить французов и англичан, Бедри – неизменно оказываясь преградой на моем пути. Постепенно борьба за иностранцев превратилась в личную борьбу между префектурой полиции и американским посольством. Бедри был способным, хорошо образованным, подвижным и, в общем, не особенно и вредным, но он любил играть с беззащитными иностранцами. Естественно, все, что происходило тем вечером, ему чрезвычайно нравилось.
– Из-за чего весь шум? – спросил я Бедри.
– Мы передумали, – сказал он, и при этом выражение его лица свидетельствовало о том, что перемена не является для него неприятной. – Мы позволим поездам уйти, то есть взять послов и их персонал. Но мы решили не позволить уехать неофициальным лицам – поезд, который должен был увезти их, никуда не пойдет.
Мои люди и я напряженно работали, чтобы обеспечить безопасный отъезд представителям враждебных держав. Теперь, вероятно, чье-то влияние свело наши усилии на нет. Это неожиданное изменение планов внесло сумятицу и ужас. На станции было две группы пассажиров, одна из которых могла уехать, а другая должна была остаться. Английские и французские послы не хотели оставлять своих граждан, а последние отказывались поверить в то, что их поезд, который был официально обещан турецкими властями, не уедет этим же вечером. Я немедленно связался с Энвером, который подтвердил заявление Бедри. В Египте много турок, сказал он, положение которых вызывает серьезное беспокойство. Прежде чем французские и английские подданные смогут покинуть Турцию, должны быть даны гарантии, что права турецких субъектов в этих странах будут защищены. У меня не было трудностей с урегулированием этого вопроса, поскольку сэр Луи Маллет немедленно дал необходимые заверения. Но Бедри все еще отказывался позволить поезду уехать. Он говорил, что задерживающий его приказ теперь нельзя отменить, поскольку это внесет хаос в общее расписание и может вызвать несчастные случаи. Все это я объяснил себе как обычную турецкую уклончивость и теперь знал, что приказ поступил из более высоких, чем Бедри, инстанций. Но в тот момент больше ничего нельзя было сделать. Более того, Бедри не разрешил никому сесть в дипломатический поезд, пока я лично не подтвердил его личность. Итак, мне пришлось стоять у маленьких ворот и подтверждать личность каждого проходящего. Каждый, принадлежал он к дипломатическому корпусу или нет, пытался прорваться через этот узкий проход, и все это вызывало ассоциации со старым Бруклинским мостом. Люди метались во всех направлениях, покупали билеты, спорили с местными официальными лицами, успокаивали расстроенных женщин и перепуганных детей. И в это же самое время Бедри спокойно и собранно наблюдал за этим пандемониумом с неприязненной улыбкой. Шляпы слетали с голов, рвалась одежда, и, в дополнение ко всей неразберихе, британский посол Маллет ввязался в шумную ссору с официозным турком. Англичанин легко победил. Я заметил, что французский посол Бомпар яростно трясет турецкого полицейского. Одна леди сунула мне в руки ребенка, потом другая всучила маленького мальчика, а еще позже, когда я стоял у ворот, идентифицируя уезжающих турецких гостей, один из британских секретарей поручил моим заботам собаку. А тем временем сэр Луи Маллет окончательно впал в буйство и отказался уезжать.
– Я останусь здесь, – заявил он, – пока последний британский подданный не покинет Турцию.
Я ответил ему, что он больше не является защитником англичан, что я, американский посол, взял на себя эту ответственность и что я вряд ли смогу утвердиться в этом качестве, если он останется в Константинополе.
– Конечно, – повторил я, – турки ни за что не признают меня ответственным за интересы англичан, если вы останетесь здесь.
Более того, я предложил, чтобы он остановился в Дедеагаче [16] и подождал там прибытия своих соотечественников. Сэр Луи неохотно принял мою точку зрения и сел в поезд. Когда поезд выезжал со станции, я бросил последний взгляд на британского посла, сидевшего в личном вагоне, почти заваленного всевозможными тюками, чемоданами, саквояжами и коробками в окружении своих ближайших помощников. На них с явной симпатией взирала собака секретаря.
16
Дедеагач – ныне Александруполис.