Трактир на Мясницкой
Шрифт:
А во-вторых, у меня просто не было под рукой телефона, поскольку мнимая старушка, на самом деле являющаяся работником спецслужб, настоятельно рекомендовала мне выбросить мой любимый телефон, дабы меня не запеленговали. Что я и послушно выполнил.
– Что, и позвонить даже не мог? – повторилась Ирина. Голос ее звучал по-прежнему обиженно.
– Не мог, – твердо и честно ответил я.
– Расска-а-азывай, – недоверчиво протянула Ирина. Интонации малость смягчились.
– Да говорю же, не мог, – ответил я, а потом добавил: – И вообще, меня чуть не убили.
– Да? – ее голос прозвучал недоверчиво. Как если бы она сказала: «Да кому ты нужен такой бесталанный!» Это тот самый случай, когда нужно проявить терпение, и я достойно выдержал экзамен.
– Да, – ответил я тоном, не вызывающим сомнения.
В общем, я серьезно взялся за собственное перевоспитание. И, кажется, у меня получалось.
– Я сейчас приеду, – безапелляционно заявила Ирина. – Вот прямо сейчас и приеду…
– Н-не надо… – я и обрадовался, и испугался одновременно. Конечно, обрадовался-то я за себя, а вот испугался за нее… – А вдруг все еще не закончилось?
– Я все равно приеду… Уже еду… – ее тон не терпел возражений. – И ты мне все расскажешь…
Ирина не приехала, а буквально прилетела. На чем – об этом оставалось только гадать. Не хотелось бы верить, что она прилетела на метле… вот будет картина!
Ирина была такой же, как и я. Во многих вопросах. Совершенно неважно, как это назвать: единением, родством душ или еще как-нибудь. Главное было в том, что она думала так же, как и я, а именно: чему быть, того не миновать. Значит, и шарахаться от предлагаемых судьбой обстоятельств не стоит. Все равно, то, что должно случиться, – так или иначе, произойдет. А нам остается только одно: принять это случившееся за данность и, немного побарахтавшись (больше для успокоения собственной совести), смириться с обстоятельствами и жить дальше…
Трусихой, разумеется, она не была – это точно! И очевидно, неплохо относилась ко мне. Во всяком случае, она не однажды это доказала.
– Привет! – Ирина стремительно вошла и чмокнула меня в щеку. Потом, отстранившись, придирчиво осмотрела меня, как будто рассчитывала отыскать непоправимые изменения; изучала и делала какие-то далеко идущие выводы. Кажется, она удостоверилась, что все сказанное мной – правда. Ведь у женщин невероятно развита интуиция, а чутье на ложь просто невероятное! Даже у молоденьких. Не то что мы, мужики-ротозеи: все сказанное готовы принять на веру.
– Привет, – ответил я. – Все сердишься?
– Уже нет, – ответила она. И я уловил в ее голосе искренность.
– И правильно, – констатировал я и улыбнулся. – Обижаться – пустая трата времени. Кроме того, на обиженных воду возят, слыхала об этом?
– Слышала… – Ирина прошла в комнату и села на диван. – Ладно, рассказывай, – приказала она, – что там у тебя?
– Это займет много времени, – осторожно предупредил я.
– Я не тороплюсь, – произнесла Ирина. Похоже, мое предупреждение ее не остановило. И она удобнее расположилась на диване, откинувшись на спинку и скрестив ноги. Юбка, к моему немалому удовольствию, на ней была короткая, поэтому ее ножки предстали во всей красе…
«Ну, вот, и гормоны зашевелились», – принялся я рассматривать аппетитные колени. Я был уверен, что сделала она это машинально, но поза ее была столь соблазнительной, что я спросил, определенно намекая на то, что не пора ли нам «полежать» вместе (ну, или постоять/посидеть, главное, чтобы в гармонии):
– Может, я расскажу обо всем немного позже? – невольно спросил я чуточку осипшим голосом.
– Почему позже? – вскинула на меня глаза Ирина.
Неужели она не догадывается о моем состоянии? Или это такая женская игра?
– Потому что мы сейчас немного заняты будем, – ответил я, подходя к ней мягко и крадучись, как тигр, наметивший себе добычу.
– Ясно, – улыбнулась Ирина. Все-таки девочка она была сообразительная. – Но потом ты мне все расскажешь.
– Разумеется, какое может быть недоверие между близкими людьми, – сказал я и положил руку на ее гладенькую коленку. Ладонь моя поползла выше, выше, пока не коснулась шелковой материи трусиков. Когда я коснулся заветного места, Ирина шумно выдохнула и раздвинула ножки, чтобы не стеснять движений моей ладони и пальцев. И я не преминул этим воспользоваться. А дальше было то, что касается только нас двоих…
– А теперь рассказывай…
Она повернула ко мне разрумянившееся лицо и приподнялась на локте, подперев ладонью голову. Я уже отдышался, но что-либо говорить мне не хотелось. Сейчас очень кстати было бы поспать.
– Может, позже? – произнес я с просительными нотками тоном, но в ответ получил твердое и беспрекословное:
– Рассказывай давай!
Я вздохнул, придется рассказать как на духу. Конечно, проведенные мною расследования о кладбище бомжей на Белорусском вокзале, в одну ночь залитом бетоном, и о четырех вагонах, наполненных евро, нельзя было назвать уж очень успешными. Однако нельзя их было назвать и провальными. Материал про несанкционированное кладбище бомжей имелся в архиве телекомпании «Авокадо» весьма мощный и скандально-обличительный, причем шеф при случае обещал его запустить, а свои обещания он обычно держит. Да и после таких слов я с него просто не слезу, пока кадры и мои комментарии о кладбище бомжей не дойдут до нашего зрителя и не покажут ему ту изнанку жизни, о которой большинство из нас даже не догадывается. Конечно, шоком для зрителя уничтожение кладбища людей не будет, поскольку таких случаев наша российская история знает предостаточно. Только в одной Москве срыто и уничтожено более трех десятков как общегородских (Лазаревское, Дорогомиловское, Семеновское, Братское на Соколе), так и монастырских кладбищ и погостов.
Православное и монастырское кладбища были на месте нынешней Манежной площади; кладбище имелось на Красной площади (Васильевский погост); на Дмитровке (Воскресенский погост); близ Пушечного Двора (Иоакимовский погост); на Лубянке (Софийский погост) … А может, человеческих захоронений в Москве уничтожено и поболее трех десятков. Ведь память ныне у нас короткая. Но все равно, пусть телезритель знает, что срыть кладбище и закатать его под тридцатисантиметровый асфальт и сегодня властям предержащим ничего не стоит.
Увы, священные места, память, семейные реликвии и ценности ныне не в чести. Мы все невольно становимся «Иванами, не помнящими родства». И неудивительно, что у нас обнаруживаются провалы с понятиями чести и совести, с порядочностью и гордостью. Значит, кому-то это нужно. Ведь гордого человека поработить трудно. А нас – легко. Ибо гордиться как будто бы особенно нечем: все срыто, закатано, стерто.
Что же касается четырех вагонов с евро, которые еще несколько дней назад стояли в одном далеком тупичке, то все они, по моей указке, были опустошены бомжами и нищими. Это разве поражение? И хоть про вагоны с евро передачи тоже не случилось, но все же новостной выпуск, наделавший несколько дней назад столько шума, вышел.