Трактир на Пятницкой
Шрифт:
– Да? – натянуто улыбнулся Цыган. – Пойдем выпьем, Мишель?
– Я не употребляю, тезка, – ответил Серж, встал, одернул сюртук и причесался. – Но за компанию могу посидеть.
Они вышли из комнаты и столкнулись с Валетом.
– Не ведено, – Валет загородил выход.
– Ладно, отдохни, – властно сказал Цыган и ударил его по руке. – Можешь идти с нами.
Трактир был еще закрыт, но они прошли через черный ход и сели в пустом полутемном зале, где за одним из столов, положив голову на гитару, спал бывший офицер лейб-гвардии гусарского
– Бедная Россия, – пробормотал, глядя на него, Цыган и повернулся к Валету. – Организуй что-нибудь.
– Будет сделано, ваше благородие, – буркнул Валет и пошел на кухню.
Цыган достал из кармана колоду карт.
– Сыграем да продолжим рассказ о житье-бытье. Что ты тут поделываешь?
Серж внимательно посмотрел на Цыгана и взял предложенную карту.
– Суета сует и прочая суета. Боже мой, Михаил, боже мой, что бы сказали наши мамы и папы, если бы они увидели своих ненаглядных в такое время и в таком месте! Дай еще одну.
Цыган молча дал ему карту.
– Опять же, помнишь, они играли в вист, а мы режемся в очко. О времена, о нравы, как говорил наш латинист, когда перехватывал мою шпаргалку, адресованную тебе... Анкор, мон ами.
Цыган протянул ему еще одну карту и сказал:
– А мне нравятся эти люди. Простые... Свистка, к примеру, не очень волнуют комментарии о Галльской войне. А Валет, наш милый коллега, почти уверен, что Публий это один поэт, Овидий – другой, а Назон уж совсем третий.
– У меня девятнадцать, – раскрыл карты Серж.
– Двадцать одно, – сказал Цыган.
– Да, тебе везет, Михаил, а мне вот... – Серж встал, подошел к спящему офицеру, взял гитару и неумело, одним пальцем стал наигрывать “все гусары спят непробудным сном”.
Цыган повернулся на стуле.
– Слушай, мне кто-то говорил, что тебя видели в форме красного командира.
– Мне тоже говорили, – Серж улыбнулся.
– Что же?
– Что ты в какой-то школе на чекиста учишься.
– Интересно, – Цыган внимательно посмотрел на Сержа и стал раскладывать пасьянс, – мне это в голову не приходило. Надо будет проверить...
– Что именно, Михаил?
– Потом расскажу, а пока предупреждаю, – Цыган смешал карты и с милой улыбкой продолжал: – По краешку ходишь, запомни, и Серому голову зря морочишь. Не путайся под ногами, друг детства. Мне Серый нужен для других дел. С его бандой можно взять банк, и я уйду отсюда как можно дальше. Ненавижу грядущего хама.
Офицер поднял голову, мутными глазами посмотрел на Сержа, Цыгана, откинулся на стул и снова заснул.
– Бедная Россия, – повторил Цыган. – Вот он, георгиевский кавалер, за рюмку водки готов “Интернационал” играть. Нет сильных личностей, чтобы это стадо, именуемое русским народом, повернуть вспять... Ну да еще посмотрим. Кстати, Мишель, – Цыган встал, – мне нужно на полчасика отлучиться. Не обидишься?
Серж молча пожал плечами.
– Валет, – крикнул Цыган, – я скоро вернусь. Валет вошел в зал с тарелкой в руках.
– Жрать нечего,
– Найдем, где поесть, – Цыган подошел к Валету вплотную и тихо добавил: – Помнишь, что тебе Серый приказал?
– Ну? – Валет посмотрел на Сержа. – Не боись, будет сидеть, как кутенок.
– Смотри, Валет, ты его плохо знаешь, – прошептал Цыган и пошел к дверям.
– Не задерживайся, Мишель, – громко сказал Серж и улыбнулся. – Мне скучно без тебя.
Мастер сделал шаг назад, восторженно оглядел Пашку с ног до головы, будто не только стриг, но и одевал его, вообще создал собственноручно целиком от кончиков модных ботинок до самой макушки, закатил глаза и, прижав руки к груди, воскликнул:
– Готово-с, молодой человек!
Пашка с грустью посмотрел под ноги, где шелковистой горкой покоились его кудри, вздохнул, поднял глаза и встретился взглядом со своим двойником в зеркале. Уши, которых Пашка раньше не замечал, вдруг нахально заявили о своем присутствии. Зато появился лоб, очень даже высокий и благородный, а пробор, ради которого он и отважился на эту операцию, был выше всяких похвал.
Пашка покорно повернулся, разрешая мастеру пройтись щеткой по воротнику и лацканам нового пиджака, зажмурился в едком облаке одеколона и, сунув деньги в протянутую руку, выскочил на улицу.
Он шел деревянной походкой, словно манекен, чувствуя на себе насмешливые взгляды прохожих, и сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Первыми Пашкиными судьями были папиросники на углу.
Профессиональным взглядом выловив в толпе франтоватую фигуру, пацан моментально оказался рядом и откуда-то из-под локтя скороговоркой выпалил:
– Гражданин-товарищ-барин, папиросы “Люкс”. Угощайтесь.
Пашка остановился, с трудом втиснул руки в карманы модных брюк, и вся его фигура моментально преобразилась и вновь приобрела утерянную свободу.
– Америка! – ахнул пацан и чуть было не рассыпал папиросы. – Ну, даешь! Это класс! – шмурыгая подошвами, прищелкивая языком и издавая другие нечленораздельные звуки, он обежал вокруг Пашки.
– Ну? – спросил Пашка и осторожно провел ладонью по волосам.
– Во даешь, Америка! Теперь ты можешь работать в лучшем ресторане и, если какой-нибудь фраер схватит тебя за руку, можешь спокойно извиниться и сказать, что перепутал карман.
– То-то! – гордо сказал Пашка, купил у парня папирос и двинулся дальше по Пятницкой. Ему было приятно получить такую высокую оценку, но в одном шкет был абсолютно не прав. Работать в этом наряде совершенно невозможно: пиджак подхватывает и сковывает движения, а в карман брюк не то что чужой бумажник – собственная рука еле пролезает. Идти на работу Следует в привычном свободном костюме, который сейчас валяется под кроватью. Но он о работе и думать не может, хотя срывов и не было, но появился страх, и Пашка гонит мысли о том дне, когда надо будет надеть старый костюм и идти к мануфактурной лавке Попова. Пока деньги есть, а там будет видно.