Трамонтана. Король русалочьего моря
Шрифт:
Она должна быть такой же безупречной, чтобы каждый, глядя на них, видел, что никто из ее рода не уронит достоинства и чести и уж точно не будет пялить глаза по сторонам, выдавая свои чувства. Но она… Исабель глянула на свои руки – так и есть, напряжение дало о себе знать: пальцы нервно сжаты до белизны в костяшках. Стараясь расслабиться, она сделала тихий глубокий вдох, но тут же раздраженно нахмурилась, осознав свою ошибку, ведь Ксандер, безмолвно стоявший у нее за спиной, конечно наверняка все заметил. Эти глаза цвета темного моря отмечали все, и особенно то, что касалось ее – так следят за бешеной собакой или ядовитой змеей. Она было вспыхнула злостью, но тут же поймала эту злость
Другие ее ровесники, отметила она с некоторым удовлетворением, были ошеломлены и взволнованы не меньше, и держали себя в руках, пожалуй, и похуже: хоть не отставали от своих взрослых, отвешивая поклоны всем, кого те приветствовали, и то хорошо. Исабель снова посмотрела на полного достоинства деда, но успокоиться это не помогло. Как бы она ни следила за осанкой, плечи то и дело поднимались в неуютном защитном жесте, опускался подбородок, а распущенные волосы вместо того, чтобы, как в рыцарских романах, шелковой волной растекаться по спине, угрожали зацепиться за пышную отделку чьего-нибудь плаща. Дон Фернандо, вопреки ее опасениям, не сделал ей ни одного замечания, так что она тешила себя надеждой, что хоть и на ватных ногах, но шла ровно и даже почти величаво. Следовавший за ней Ксандер непроницаемо молчал, а ей, решила она, не подобало при всех одаривать его вниманием, которое можно было бы счесть благосклонным, и не бросила ни взгляда в его сторону – только иногда краем глаза выхватывала его золотисто-русую голову.
– Дон Фернандо, какая неожиданная радость! А это ваша очаровательная внучка?
Дед ответил на поклон и приветствие грузного, лысеющего человека, но сделал это сухо и даже холодно. В реверансе Исабель, конечно, ничего подобного быть не могло: этого человека она знала, он когда-то бывал у них в доме, хотя сейчас и делал вид, что не видел ее много лет и еле узнал.
С маркграфом Одоакром Бабенбергом, властителем Восточной марки, она могла быть только сугубо почтительна, как бы ни противно было ей прикосновение его влажной вялой ладони к ее щеке.
– Милое дитя! А вот мой Клаус.
Исабель ожидала увидеть копию маркграфа, но обманулась: возможно, когда-нибудь сын и станет похож на отца, но сейчас наследник Восточной марки выглядел хрупким и тихим, хотя по росту не уступал Ксандеру и казался рядом с ним несколько бесплотным. Глаза у него, когда он их поднял на Исабель, были огромны и испуганны.
– Вы, конечно, уже слышали новость, дон Фернандо, – доверительно наклонился толстый маркграф к ее деду, старательно не замечая стоявшего рядом Ксандера. – Говорят, фон Ауэрштедт уже в Праге…
– Не сейчас, – отрезал дед, а когда Одоакр торопливо покивал, добавил уже мягче: – Мы поговорим после, если вы не возражаете.
– Конечно-конечно… Мое почтение еще раз, дон Фернандо… сеньорита… Клаус!
Юный Бабенберг торопливо поклонился еще раз и умчался следом за отцом. Исабель задумчиво проводила его взглядом. Маркграф был суетлив и, раз дед его презирал, еще и глуп, но пышное щегольское перо на его шляпе крепилось аграфом с гербом Академии. Значит, он тоже был выпускником. А вот ее, Исабель, отец, хлипкий чужак из галльской земли, которого она никогда не знала, – нет. Как и мать, донья Анхелика, которая не смогла пройти Лабиринт…
Она попробовала посчитать, сколько ее сверстников сейчас в этом зале, и сбилась довольно быстро, но решила, что никак не меньше сотни. Скольким улыбнется удача и, как итог, успешное прохождение Лабиринта, она не знала, но помнила, что очень-очень немногим. У ее деда помимо дочери было трое сыновей и один уже взрослый внук, и все четверо имели честь тут учиться –
Как будет с ней? Будет ли она когда-нибудь так же, как некоторые здесь, с небрежной гордостью носить знак выпускника? Или уже этим вечером она вернется в родовое гнездо без права когда-либо еще испытать свои силы?
Дон Фернандо не путешествовал по залу, как другие. Выбрав себе удобную позицию, он стоял, прямой и строгий, как аскетичные святые на церковных порталах, зорко наблюдая за окружающими из-под чуть опущенных, будто в высокомерном утомлении, век. Исабель попробовала последовать его примеру, но, должно быть, это требовало тренировки, потому что обзор ее стал невыносимо узким, так что девушка просто подняла подбородок и старалась не крутить головой. Она внучка первого из грандов Иберии, и суетиться и выпучивать глаза ей не пристало. Не вертеться было сложно, тем более что прибывавшие были очень разные и любопытные.
Из одной двери (заснеженные горы сверкнули в портале, словно засахаренными, белоснежными навершиями) шагнула полноватая статная женщина и такой же высокий парень с объемной шапкой светлых кудрей, похожих на баранью шерсть, и добродушным улыбчивым лицом. Гельвеция? Авзония? Это ведь были не Пиренеи…
Нет, не авзоны. Их, чья группа была самой большой, ни с кем не перепутаешь: упоенно жестикулируя, громко переговариваясь характерными для них певучими голосами, они обменивались рассказами о том, кто кому в какой степени родич. Дети голосили наравне со взрослыми, кроме разве что одной девочки, беспокойно рывшейся в каких-то записях и поминутно оглаживавшей широкую юбку. Неподалеку от нее стоял широкоплечий серьезный парень, с легким прищуром вглядывавшийся в каждого и по контрасту с девицей казавшийся образцом спокойствия.
Галлов же роднили не говор и не суета, а легкая небрежность манер и стиля. Исабель даже залюбовалась на шарфик одной дамы – уж очень он изящно был повязан, – пока не одернула себя. А вот на другую даму засмотрелся весь зал, во всяком случае, все мужчины. Тонкая, одетая по последнему слову безрассудной галльской моды, окутанная туманом таинственных духов и сама будто вся мерцающая, она лишь на мгновение приподняла тончайший шелк вуали с лица, чтобы поцеловать дочь, такую же точеную и золотоволосую, и в нее впились сразу все взгляды. Томно обозрев зал зелеными, как болотная вода, глазами, она улыбнулась и опустила вуаль. Слишком яркие были эти глаза, и Исабель хмыкнула, наблюдая, как повсюду в зале перешептывающиеся женщины раздраженно одергивают мужчин. Надо совсем разум потерять, чтобы заглядеться на ундину. Другое дело, что разум есть не у всех.
К ее деду, заметила она не без удовольствия, подходили те, кто все-таки умел или старался вести себя прилично и разумно. Некоторых – главным образом иберийцев, таких же строгих, гордых и полных осознания своего величия, как и ее дед, но все же почтительно ему кланявшихся – она знала, как и их детей, и фламандских вассалов этих детей, конечно, тоже. Вот Алехандра де Мендоса в шокирующе короткой юбке – едва на ладонь ниже колена, подумать только! – воспользовавшись невниманием своего отца, сделала быстрый намек на книксен и подмигнула Исабель, тряхнув отливающими рыжиной локонами. Ее фламандка, вечно тихая Катлина, еле заметно качнула головой в легком упреке, и Алехандра с покровительственной фамильярностью взяла ее под руку; хотя и правда, в этом доме всегда слишком распускали своих вассалов, да и детей, похоже, тоже. Исабель почувствовала, как губы вновь норовят поджаться, и постаралась вернуть себе бесстрастное выражение лица, надеясь, что получилось.