Трансформация городской среды Красноярска в 1991–2017 годы
Шрифт:
Исследование города Ковдор Мурманской области А. Желниной позволило ей выделить два города в городе, их наслаивание друг на друга, «проглядывание» одного через другой («облезлость»); также А. Желнина отмечает, что Ковдор – это город для своих (в нем практически не используют в рекламных объявлениях указания конкретных адресов, прибегая к локальным ориентирам), город с семейными связями и фактически полным отсутствием общественных мест, город, воспринимающийся старшим поколением как символ великого индустриального прошлого, а средним – как бесперспективная окраина (Желнина, 2014).
Е.С. Мельничук изучает специфику воздействия на молодежь мегаполиса, определяемого ею как «сверхсложная система социальной самоорганизации, то есть автопоэтическая система» (Мельничук, 2018, с. 124). Прежде всего, в контексте
Исследования городского районирования. Е.А. Варшавер, А.Л. Рочева и Н.С. Иванова разрабатывают социальную карту района как способ исследования городской среды; они отмечают, что социальная карта района – это «одновременно инструмент и отчуждаемый результат исследований, дополняющий арсенал городской антропологии, ‹…› это удобный способ организации полевых данных, поскольку она позволяет коротко описать результаты интервью (притом что его текст также может стать объектом анализа), а также визуально представить некоторые значимые аспекты социальных отношений для анализа ‹…›, это удобный способ представить результаты исследования пространственно-социальной единицы в удобной для читателя форме с выходами на создание сложных мультимедийных интерактивных интерфейсов ‹…›, это возможная основа для изменения, необходимость которого очевидна в рамках „левой“ теоретической повестки дня городской антропологии» (Варшавер, 2016, с. 47).
С.Г. Павлюк разрабатывает тему вернакулярного районирования, обращаясь к роли локальной топонимии, самоорганизующей общество; он выделяет критерии для классификации локальных топонимов и функции топонимов (Павлюк, 2017). С.Г. Павлюк связывает важность данной проблематики с тем, что «локальный топоним – один из индикаторов перцепции пространства, формирования пространственной самоорганизации общества и чувства места. Процесс поименования территории для индивида и (что важнее для географа) для общества превращает абстрактное однородное пространство в конкретное место, наполненное определенным ментальным и социальным смыслом. Кроме того, локальная топонимия – самое простое для выявления и анализа выражение чувства места и самоорганизации пространства» (Там же, с. 41).
О.Д. Ивлиева и А.Д. Яшунский апробируют метод анализа данных социальных сетей для исследования городской среды, в частности урбанизации; авторы отталкиваются от того, что статистические данные не отображают реальное положение дел, будучи привязанными к прописке, и именно данные соцсетей позволят прояснить в том числе и вопросы самоидентификации пользователей (Ивлиева, 2016). Авторы отмечают значительную урбанизированность пользователей социальной сети «ВКонтакте», а также что «во всех рассмотренных агломерациях, кроме Воронежа и Омска, у центрального города было выявлено превышение количества пользователей „Вконтакте“ над общим числом жителей города. У соседних с городом-ядром муниципальных образований, напротив, доля пользователей относительно мала. ‹…› Гипотетически гипертрофированная роль центра свидетельствует о сильных связях периферии с центром, о большой роли маятниковой миграции. ‹…› С развитием инфраструктуры и ростом связности внутри агломерации прилегающие к городу-ядру территории функционально и семантически становятся все более похожими на него, в той или иной мере в сознании людей начинают отождествляться с ним» (Там же, с. 34).
Т.В. Жигальцова на примере города Никель Мурманской области составляет «эмоциональные карты» города разных возрастных групп населения, для чего респонденты называют места, которые вызывают у них положительные, отрицательные эмоции, пугают, кажутся таинственными и др.; также Т.В. Жигальцова предлагает респондентам ответить, является ли Никель красивым, безопасным, чистым, уникальным, мультикультурным, дружелюбным городом (Жигальцова, 2017). Исследование показало, что для женщин Никель – в первую очередь уникальный город (65 % респондентов), для мужчин – безопасный (60 %); обе категории респондентов в наименьшей степени считают Никель чистым городом (10 % женщин и 5 % мужчин).
Исследования отдельных городских пространств. А.С. Горленко классифицирует современные парки скульптуры Санкт-Петербурга по нескольким параметрам: типы размещения парков в структуре города (пейзажный и урбанизированный); принцип формирования экспозиции и соединения с окружающей средой (ансамблево-проектный, выставочный) (Горленко, 2013). О. Ткач исследует «свадебный ландшафт» Санкт-Петербурга, применяя методы интервью и включенного наблюдения, обращая внимание на принципы, которыми руководствуются пары при выборе мест для фотографирования, на поведение во время прогулки, на реакцию горожан и проч. (Ткач, 2014).
В.Б. Махаев анализирует комплекс Мордовского университета с градостроительной и архитектурной позиций (Махаев, 2008). Примечательно, что современные исследования городской среды не концентрируются сугубо на фасадной стороне городов, обращая пристальное внимание в том числе на «изнанку» – на рынки, дворы, заброшенные здания. Заброшенные объекты – тема исследований Р. Абрамова и Е. Шевелева, занимающихся классификацией покинутых зданий, изучением разнообразных практик взаимодействия с ними горожан и др. (Абрамов, 2014; Шевелев, 2014). И.В. Гибелев на примере малых архитектурных форм в городских дворах хрущевской застройки рассматривает нефункциональные локальности, присутствующие в городской среде, отмечая, что «малые скульптурные формы представляют собой субституты статуй божеств» (Гибелев, 2014, с. 60), что эти формы предполагают незаинтересованное созерцание со стороны потенциальных зрителей. О. Паченков и Л. Воронкова сравнивают два блошиных рынка – «Удельный» в Санкт-Петербурге и «Мауэрпарк» в Берлине – как городские сцены, стирающие границы между приватным и общественным (выставление собственных вещей на всеобщее обозрение) (Паченков, 2014).
Исследования городского транспорта. Функционирование городского общественного транспорта – одна из важных тем для исследователей-урбанистов: Д.Е. Брязгиной (2017), А. Ивановой (2014), А.Ю. Рыжкова (2016) и др. А.Ю. Рыжков сравнивает особенности функционирования микроавтобусов как городского транспорта в Махачкале и Бишкеке, используя для этого геоинформационное программное обеспечение, позволяющие осуществлять мониторинг широты охвата территорий данным видом транспорта, частоты его курсирования и др. (Рыжков, 2016). Автор обнаруживает, что в обоих городах микроавтобусы составляют б'oльшую часть общественного транспорта и охватывают около двух третьих территории, но при этом качество предоставляемых услуг не в полной мере удовлетворяет запросам горожан, а городские власти не стремятся изменить положение.
А. Иванова изучает с помощью метода включенного наблюдения поведение пассажиров в общественном транспорте Ростова, используя метафору «хореография» для понимания увиденного; в большей степени А. Иванову интересует поведение пассажиров с сумками, поскольку оно является более рефлективным по сравнению с поведением тех, кто ездит налегке (Иванова, 2014).
Исследования визуальной составляющей городской среды. С.М. Михайлов, А.С. Михайлова, Н.М. Надыршин выделяют в истории городского дизайна шесть периодов, привлекая в качестве примеров не только дизайнерские решения советских и российских городов, но и зарубежных (Михайлов, 2014). Е.Ю. Витюк рассматривает различные возможности живописи, графики (граффити), рекламы, освещения, инсталляций для придания городской среде художественной ценности; при этом автор оперирует примерами не только из российских, но и зарубежных городов (Витюк, 2012). Подобной работой занимается Т.В. Белько, выстраивая эволюционный ряд дизайнерских решений городской среды: суперграфика – лэнд-арт – паблик-арт – виртуальная реальность (Белько, 2012). Ю.К. Осипов и О.В. Матехина рассматривают особенности и функции различных видов малых архитектурных форм, относя к ним скульптуры, водоемы и др. (Осипов, 2015).