TRANSHUMANISM INC. (Трансгуманизм Inc.) (Трансгуманизм)

В оформлении использованы работы В. О. Пелевина «Здравствуй, сестра», «Гурия № 7» и «Ночь в Фонтенбло»

С чего начинается человек? С ранних детских впечатлений, сказал бы кукухотерапевт. И был бы прав.

Недалеко от фермы, где Маня встречала новый 206 год Green Power, затаилась в лесу старая шахта. Напоминание об одной из утерянных начальством россий – круглая военная пропасть времен карбоновых войн, похожая своим бетонным надгробием на перевернутую фуражку: металлический кант по краю, треснутая тулья и ржавый козырек.

Кажется, при первых Михалковых-Ашкеназах, или даже еще раньше, тут был один из боевых парниковых генераторов. Но достоверных сведений об этом не сохранилось – остались только впадины букв на бетоне, краску из которых давно вымыли дожди:

УДАР ПО ГОЛЬФСТРИМУ –

УДАР ПО АТЛАНТИЗМУ!

Когда маленькая Маня гостила на ферме у тетки, она часто ходила сюда с ребятами бросать вниз бутылки и камни. На краю шахты было почти так же страшно, как на верхушке заброшенного ветряка. Шахта была как бы ветряком со знаком минус.

После броска возникала долгая пауза, и снизу долетал тихий чпок или чмок. Шахта была глубокой – тетка рассказывала, что дыру много раз пытались залить бетоном, но он все время куда-то утекал. Сосчитать, сколько именно утекло, было трудно, и бетон продавали налево, списывая воровство на бездонную пропасть. В конце концов власти махнули рукой и просто огородили бездну колючкой. В которой сразу же наделали дыр, сохранившихся в неприкосновенности до самого совершеннолетия Мани.

Впрочем, это могли быть уже другие дыры, сделанные кем-то в другой проволоке. Все течет, все меняется и остается таким, как было. Дважды войти в одну реку нельзя, а вот состариться и подохнуть на ее берегу без особого труда удается любому – и не надо даже особо вникать, тот это берег или нет.

Граффити на подмороженном бетоне остались прежними: ГШ-слово в разных падежах и употреблениях (чего еще ждать от русской провинции), непристойности, глупые рисунки. Маня сама когда-то писала здесь подобное. Правда, до ГШ-слова не опускалась – не из такой была семьи.

В общем, привет тебе, шахта.

Маня перегнулась через бетонный околыш, глянула во тьму – и бросила туда принесенную с фермы пустую бутылку. Прошло томительно много времени – а потом далеко внизу что-то не то хрустнуло, не то плеснуло. Тонкий ледок и жижа под ним, если судить по звуку. Так же, как десять лет назад.

Прощальная жертва детству была принесена. По дороге назад на ферму Маня весело думала, что ее фрактальной родиной, про которую так любят говорить в лицее, была не теткина ферма, а эта вот шахта и кусты.

На

ферме ждали сразу два сюрприза. Прямо сюда прибыли подарки: дорогущая новая кукуха от отца и персональная поздравительная поэма, присланная московским лицеем «к 206 AV» (отсчет времени в лицее вели на латыни).

Поэма, написанная не нейросетью, а живым филологическим коучем, обыгрывала имя Мани – вернее, его созвучие со словом «money». Чтобы поглядеть, как коуч читает, Маня надела смарт-линзы. Коуч был смешной: старый, плешивый, седой, из какого-то совсем древнего поколения – даже не друмеров, а крумеров, или вообще брумеров. Он слегка заикался, а в слинзах вдобавок еще и двоился, что казалось его персональным недостатком.

– Все мальчики и девочки в наше время влюблены первым делом в деньги, и это нормально, – сказал он, протягивая Мане фальшивый электронный букет (растворившийся в пространстве, достигнув ее предполагаемой руки). – У тебя будет много поклонников и поклонниц, Маня. Как не полюбить существо, фонетически совпадающее с сердцем всемирного либидо… Особенно когда это существо такое милое, как ты…

Сказав эту сложность, коуч сморщился, сложил пальцы щепотью и запел:

– Моя Маня как money, Мои money как Маня.Меня манною мая Маня манит, ня-ня…

В поэме было восемнадцать сладких четверостиший с плывущим размером. Маня узнала, что был такой бог Мани. Услышала тибетскую мантру «Ом мани падме хум», где слово «мани» означало «драгоценность». Выяснила, что когда-то существовала целая секта манихеев, поклонявшихся звуку ее имени.

Маня, Маняша – это и правда звучало денежно и волшебно, словно она была тем самым мифологическим существом, чье прикосновение превращает в золото.

Ах, вашими бы молитвами…

Стихи для поздравлений нормально писала и нейросеть-трешка, но получить их от живого филолога было, конечно, престижней. Ясно, что не всякая семья оплатит. Для Контактона такой прикол – минимум на уровне фото в шубе из безубойной норки. Но вообще-то филокоуч давно отжил свое: его держали в лицее для шика, примерно как швейцара с длинной волнистой бородой (Маня видела такого в гостинице, когда ездила с мамой в Петербург).

Гораздо больше, чем стихами, Мане хотелось похвастаться перед кем-нибудь своей новой кукухой. До лицея оставалось еще несколько дней, тетка в таких вопросах не рубила, мама свой восторг уже выразила дистанционно, а холопам с фермы было, ясное дело, плевать. Они просто не понимали, что это – только радостно мычали из-под грязных марлевых масок.

Поэтому, наверно, Маня упросила тетку пустить на двор скоморохов. Хотя хвастаться кукухой перед ними было еще глупее, чем перед холопами: скоморохи жили нелегально, без кукух и имплантов, стоявших в черепах даже у кочевых тартаренов. Скоморохи обитали на таком дне бытия, что закону было лень за ними нагибаться.

Но вот захотелось живописного и смелого. Припасть в ознакомительных целях к народной груди, чтобы было о чем рассказать в лицее. Ну и припала.

Скоморохов было трое: немолодые, с помятыми похмельными лицами, в одинаковых военных полушубках из синтетического меха – без погон, зато с настоящими дырочками от пуль. Купили, скорей всего, у кочевых. Или тартарены так расплатились за выступление. Старший из скоморохов, здоровый детина с цыганистыми усами, действительно походил в этом наряде на военного.