Траурный эндшпиль
Шрифт:
— Если я не решу, что вам надо обязательно помочь, — улыбнулся я. — Мне известно одно безопасное место, где вас могут принять, но ваше благополучие там будет зависеть от ваших политических взглядов.
— В ваших силах нам помочь? — спросил Артамонов. — И что это значит — «будет зависеть от ваших политических взглядов»?
— В моих, — подтвердил я. — А зависеть будет от того, как вы относитесь к марксистам и готовы ли принять их мировоззрение в качестве основного и единственного. Если нет — вы с ними не уживётесь.
— Что за марксисты? —
— Коммунисты? — задал я наводящий вопрос.
— Понятия не имею, о ком вы, — признался генерал.
— А, вот оно как… — изрёк я задумчиво. — Что ж, тогда это будет сюрпризом. Возможно, неприятным.
— Какие есть альтернативы? — спросил генерал.
— Остаться здесь и умереть, ведь район очень небезопасен, — улыбнулся я. — Или же попытать счастья у «Бригады» — сборища любителей изнасилований, жестоких убийств и кровавых забав. Вам у них не понравится.
— Вы можете отвести нас к этим «марксистам»? — спросил генерал.
— Могу, — ответил я. — Но вам придётся слушаться меня беспрекословно, ведь, ещё раз напомню, район очень и очень небезопасен.
— Мне нужно обдумать ваше предложение, — произнёс Артамонов и удалился к своим офицерам.
Забавно. Это он снисходит к моим предложениям… Повезло ему, что я решил не грабить их, на что с лёгкостью пошла бы Шув или ей подобные суперы.
— Чего ты на меня так смотришь? — недоуменно спросила Людмила.
— Ничего, — ответил я и отвернулся к солдатам.
Физиономии у всех рабоче-крестьянские, простые и понятные, нет этого великосветского лоска и презрения ко всем, кто ниже — говорят, что это презрение вырабатывается в первые годы жизни аристократом.
«Россия, которую мы потеряли», — подумал я.
То, что генерал-майор уже определил меня в существа простолюдинские, подлого происхождения, было понятно по его взгляду, изменившемуся сразу, как я с ним заговорил. Видимо, манера речи сильно отличается от той, к которой он привык, когда вращался в своих благородных кругах.
Мне всегда было интересно, кто эти люди, что придумали термины «сиволапый», «смерд», «быдло», «подлый люд» и им подобные? Это ведь не просто оскорбительные слова, а изначально термины, что предназначались для определения низшего сословия.
— И я бы посоветовал поторопиться с решением! — обратился я к генерал-майору. — Стрельба всегда привлекает зомби!
Первые вестники надвигающейся толпы мертвецов уже падали из окон и выходили из дворов. Наблюдения показали, что зомби вообще за любой кипеш, кроме голодовки. Если кто-то из мертвецов, по какой-то причине, вдруг пошёл куда-то, то остальные, дабы не упустить возможной халявы, спешно отправятся за ним. Так и создаются потоки межрайонных мигрантов, которые легко, на таком-то энтузиазме, могут покинуть город.
На канале «Питер познавательный» было два видео, в которых дрон следил за единственным зомби, которого сочли самым любопытным и наглядно продемонстрировали, как именно формируются орды.
Я насчитал не меньше сорока солдат, часть из которых вернулась из соседнего здания, где они что-то искали.
— Братец, — обратился я к ближайшему солдату, ищущему что-то в сидоре. — Курево ищешь?
На вид ему лет двадцать, может, двадцать пять, ростом на голову ниже меня и худой какой-то. Из-под фуражки торчит залихватски закрученная копна волос. В экранизации «Тихого Дона», у Григория Мелехова, исполненного Петром Глебовым, была точно такая же копна из-под фуражки. Мода, видимо.
— Вроде оставалась махорка… — ответил тот, выкладывая на пластиковый стул свои пожитки.
— Угощайся, — протянул я ему пачку сигарет.
— А это что такое? — насторожился он.
— Почти как папиросы, но лучше, — ответил я. — Американские…
— Тогда благодарствую, — улыбнулся солдат. — Мериканское, надо ж.
— Тут такого полно, — ответил я ему. — Как звать?
— Никодимом назвали, — представился солдат. — Из Семёновых.
— Дмитрий, — представился я, прикуривая сигарету зажигалкой с пьезоэлементом. — Из Верещагиных.
Никодим смотрел на это с изумлением, но быстро взял себя в руки и старательно навесил на лицо нейтральное выражение.
— Это Петроград, да? — спросил вдруг солдат Семёнов.
— Санкт-Петербург, — поправил я его. — Две тысячи двадцать второй год от Рождества Христова. Далеко вас закинуло, но вы такие не одни.
— Правда, что ль? — удивился солдат, недоуменно разглядывая сигаретный фильтр.
— Ты кури, — поджёг я зажигалку. — А так, да, правда. Прошлого не вернуть, а будущее покрыто густым мраком — просто постарайся смириться, что назад уже не воротишься. Надо устраиваться в новом мире и здесь, если подумать, тоже можно жить. Если повезёт, то даже лучше, чем раньше.
Закурив сигарету, Семёнов начал обдумывать мои слова.
— Я чего подошёл-то? — будто бы спохватился я. — Откуда будете?
— На смотре стояли, — пожал плечами солдат. — Потом как почернело всё на миг, а затем сразу эти появились, грязные и вонючие которые, стало быть. Хрипят, рычат, нападают на всех… Я на штык одного, как положено, в точку, а он, стерва такая, не хочет умирать. Хорошо, что рядом Петруха был, он его прикладом по башке, а тот помер, стало быть. Эх, Петруха…
Подошёл ранее виденный сержант или кто-то вроде сержанта.
— Не изволите папироской угостить? — спросил он меня, после чего перевёл взгляд Семёнова.
Солдат всё понял и быстро удалился к своим соратникам по армейской пищевой цепочке.
— Старшина Аркадий Пасюра, — представился мой новый собеседник.
Вот этот точно походил на опытного солдата. Форма слегка потёрта, но в образцовом порядке, взгляд такой многоопытный, гладко выбрит, оружие держит по-особому, как может его держать только до мозга костей привыкший к нему человек…
— Угощайся, старшина, — протянул я ему пачку.