Трава, пробившая асфальт
Шрифт:
Но мне не дали дочитать, вскоре книгу у меня отобрал Васька, пацан на коляске, когда я ему стала хвалиться, захлебываясь от восторга, что читаю интересную книгу о войне.
— Дай посмоооттрреть! — заикаясь, попросил он.
Я, не подозревая худого, попросила девочку передать ему книгу. А к вечеру послала ту же девочку забрать книгу обратно, но Васька не пожелал возвращать.
— Сам ее буду читать! — заорал он, выпучив глаза.
Я чуть не заплакала от досады, так хотелось узнать: что же там еще написано? В это время мимо проходила воспитательница.
—
— Вася мальчик, ему надо читать военные книжки, — поучительным тоном ответила Нина Павловна. — Пусть сначала он прочитает, а потом даст тебе.
Васька в это время ехидно улыбался. Но когда через три дня я спросила у Васьки про книгу, он нагло заявил:
— А я ее отдал — не помню кому. Плохая книжка.
— Но там же так интересно написано, — чуть не плача, возмутилась я. — Сам не стал читать и мне не дал!
— Ты еще мала, чтоб такие книжки читать, — нахально изрек Васька, вытягиваясь в коляске.
Ночами, когда не спалось, я вспоминала ту загадочную книгу и тихо вздыхала. Я бы сумела разыскать ее в детдомовских палатах, если бы могла передвигаться самостоятельно, если бы ходила ногами…
Забегая вперед, скажу, что где-то через пару лет кто-то из ребят принес мне ее, уже совсем ветхую, зачитанную до дыр, но все страницы, к счастью, были целы. Я к тому времени уже читала без запинок и быстро проглотила «За фронтом — фронт» Алексея Садиленко от корки до корки.
Символично, что первой книгой, которую я взяла в руки, была именно «За фронтом — фронт». Ведь моя жизнь была сплошным фронтом, вечной ареной военных действий, обороной и наступлением, отражением атак и укреплением тылов, войной за мое полноценное существование, насколько это возможно при ДЦП.
Спустя три месяца после истории с книгой мать привезла донельзя истрепанный учебник «Родная речь». Кто-то из родственников закончил четвертый класс, учебник стал не нужен, но его неприлично было «передать по наследству», слишком изодран. Все страницы существовали по отдельности, а твердая обложка была настолько обшарпана, что картинка «Три богатыря» Васнецова еле виднелась. А детдомовской инвалидке и драный сгодится. После отъезда матери я открыла учебник наугад и прочла:
Уж побледнел закат румяный
Над усыпленною землей.
Дымятся синие туманы,
И всходит месяц молодой.
И в моих ушах вдруг зазвучала прекрасная музыка слов. Казалось бы, обычные слова, но как красиво и таинственно они звучат! Я стала читать дальше.
Благодаря неуемному воображению прочитанное переливалось в моей головенке божественными красками. Я сидела, согнувшись над стареньким учебником в три погибели, лишь бы разобрать еще хоть одну строчку в наступивших сумерках.
— Тома! Тебе что, плохо? — спросила зашедшая нянечка в палату.
Я даже не сразу вникла в смысл заданного мне вопроса.
— Тома, ну-ка подними голову, — приказала она уже сердито.
Я подняла голову, увидела сумерки в палате и стоящую передо мной нянечку.
— Нет, тетя Поля, мне вовсе не плохо, — ответила я.
— Тогда почему сидишь, согнувшись? — спросила она. — Помочь тебе лечь?
— Я читала, — важно ответила я.
— Ну-ка, ложись, читательница! Завтра будет светло, и хоть целый день читай свою книжку, — беззлобно проворчала она, укладывая меня.
— Положите, пожалуйста, книжку мне под подушку, — попросила я.
— Успокойся, под подушкой она, спи давай. — И накрыв меня одеялом, тетя Поля ушла.
А я в тот незабываемый вечер засыпала счастливой оттого, что у меня под подушкой лежит волшебная книжка и эта книжка моя собственная, и что ее не надо будет никому отдавать.
Годы спустя я ретроспективно порадовалась, что первыми стихотворными строками, попавшимися мне на глаза, были строки из «Руслана и Людмилы» Пушкина.
Робко, но уверенно протекало начало моего знакомства с мировой литературой, с которого, по сути, и началось формирование моей личности. Именно литература впоследствии поможет мне выстоять, не согнуться, не потерять человеческого достоинства. Именно книги наполнят мою жизнь смыслом.
А по номерам книжных страниц я со временем научилась считать сначала до ста, потом по нескольку сотен. А в уме до миллиона. Вот таким «книжным» образом я и восстановила забытый из-за отсутствия практики счет и усовершенствовала свои математические навыки.
Зовущие облака
Ватное одеяло, которым обшили мою обгоревшую при пожаре коляску, в скором времени порвалось, железный остов пришел в полную негодность, и жалкое средство передвижения пришлось выбросить. Заботливые ребята притащили младенческую коляску, которую, видимо, позаимствовали без спросу, потому что через три дня за ней пришла хозяйка, и коляску пришлось вернуть. А я надолго осталась без коляски и возможности сидеть с опорой. Меня теперь кормили в лежачем положении, усаживать и прислонять к чему-либо было слишком хлопотно, а сама я спину не держала. Жидкая еда стекала на подушку, на белье, противно затекала под спину, особенно когда няни небрежно держали тарелку и кое-как подносили ложку.
Когда я впоследствии рассказывала про этот период своей невеселой жизни, раздавались вопросы:
— Почему тебя кормили лежа? А почему не могли усадить с опорой и кормить сидя? Тем более что ты умела садиться самостоятельно.
Поясню. Чтобы я устойчиво сидела на койке, надо было подложить мне под спину три-четыре подушки, они у нас были жиденькие, плоские. А где взять дополнительные подушки? Лишних не имелось. Можно было на время просить у моих соседок по палате, но те сразу бы возмутились и раскричались, я же могу их запачкать. Да и подкладывать под меня подушки на каждый завтрак, обед и ужин, потом убирать и возвращать владелицам, требовало усилий, а няням неохота со мной возиться.