Травница
Шрифт:
Под скрежет зубов, со сжатыми кулаками и красными из-за невыплаканной – своей – злости Лена мечтает о мести. Вот придёт завтра в школу, вымажет стулья этих дур клеем, пусть сидят на одном месте, пока мозги не появятся. Или нет… лучше, пусть их ударит сегодня же молнией, мир только лучше без таких станет, вот честно. Или…
По телу пробегает дрожь. Лена еле слышно охает. Да нет же, не хочет она на самом деле ничего такого, просто эмоций много. Несправедливый день! Одно за другим, как тут оставаться спокойной и доброй?
Как хорошо,
А там…
Там звёзды, свобода и говорящие коты. Там светлячки прилетают, стоит наступить тьме. Там только Лена и её мама – пекут пирог с вишней, пьют чай с душицей и решают, когда высадить в теплицу рассаду помидоров, которые пока томятся на подоконнике. Там не бывает страшно, и котики сверкают глазами жёлтыми, на ночь читая им сказки.
Мир Лены очень маленький.
Предсказуемый.
Безопасный.
Такой родной.
А главное – в нём так незаметно летит время. Вот уже ноги к порогу дома её привели, пока сознанием Лена пребывала в мире грёз.
И вот – м-а-м-а.
С розовым полотенцем на голове, в пушистых тапочках и с чашкой горячего какао в руках. Смотрит на Лену округлившимися глазами. Взволнованно произносит:
– Дочь, на тебе лица нет. Что случилось?
Лена заходит в дом, скидывает рюкзак и тяжело вздыхает. Мама пятится.
– Что-то страшное?..
Как бы Лене хотелось, что мама её просто молча обняла и всё… Но у мамы шок. Теперь главное не ввести её в ещё больший ступор, но и не соврать. Ведь так нужна поддержка…
Но как же стыдно, что Лена заставляет её беспокоиться!
– Я… всё очень плохо, мам. Я больше не пойду в эту школу, ладно?
Мама опускает плечи.
– Опять травят?
– Я… я бы не называла это так.
– Что они сделали?
Мама расставляет руки на талии и смотрит строго – но не на Лену, а на образы обидчиц её дочери в своей голове.
– Они отрезали мои волосы, видишь? – девочка поворачивается спиной. Мама охает и дрожащими руками гладит пшеничные локоны, срезанные неровно и некрасиво. – Но это ничего, схожу в парикмахерскую, там всё поправят.
Мама прижимает Лену к себе. Девочка чувствует её дрожь, слышит, как часто бьётся сердце, и приглушённый плач – тоже слышит. Мама даже не обнимает – сжимает Лену, как дети сжимают в объятиях любимую плюшевую игрушку в моменты тоски.
– Мне очень жаль. Девочка моя… Мы поменяем школу. Я не понимаю, я просто не понимаю, что этим детям от тебя нужно. Я выбираю тебе лицеи, гимназии. Ты была даже в частной школе. И везде – одно и то же.
– Мама, возможно, ну их, эти «крутые» школы? Давай я пойду в обычную. Так хотя бы денег столько тратить не будешь. Я знаю, ты рассказывала, что и тебе доставалось в детстве, и ты хотела меня уберечь от этого.
Мама, вся расплаканная, смотрит в её лицо, гладит по щекам и говорит с улыбкой:
– Ты такая взрослая. Мне всё чаще кажется, что ты взрослее меня.
Лена внутри себя торжествует. Мама считает её не только равной, но ещё и авторитетом! Как же это здорово, хочется взять её за руку, смеяться и бежать под дождём, радоваться каждому мгновению жизни… Но мама может заболеть, так что Лена просто целует её в макушку – мама целовала её так, когда девочка была совсем ещё малышкой, училась кататься на самокате и постоянно спотыкалась и падала.
Но тут Лене вспоминается школьный инцидент. И поскорее, пока печаль вновь не овладела её сознанием, девочка облекает эту печаль в слова:
– Знаешь, по моим школам уже давно ходит легенда о нас с тобой. Я не знаю, как люди это умудряются придумать в двадцать первом веке. Я не знаю, кто это всё начал. Но история вот такая.
Мама поднимает указательный палец: «Сейчас, одну секундочку», – за руки тянет Лену за стол, отливает половину какао из своей нетронутой чашки в другую, посыпает маленькими зефирками, ставит на стол.
– Всё, начинай, я готова.
Лена хмыкает. Уникальная у неё мама. Лучшая. Отпив какао, Лена рассказывает и с таким видом и интонацией, будто о призраках будет идти речь:
– «Живут на краю нашего небольшого города две ведьмы: мама и её дочка. Приехали они пару лет назад, и теперь горожане не знают спокойствия»…
– Так уж и не знают, – хихикает мама. – Просто все соки из них выпиваем своей тихой-спокойной жизнью.
Лена, изображая простодушного рассказчика, энергично кивает:
– «Вот, вот! В тихом омуте водятся только черти. Красивые эти две ведьмы – мама и дочка. Соседи видят часто, как они ходят в лес в полнолуние. Должно быть, духов призывают или с демонами танцуют»…
Мама давится от смеха. Всплёскивает руками:
– Ну да, что такое медитации и просто уединение с природой, мы не слышали. И про пользу свежего воздуха для здоровья не знаем.
– «А женщина эта не стесняется нисколько своих занятий. Травы собирает, заговаривает и продаёт. Небось, души человеческие забирает у наивных людей, которые их у неё покупают. А ещё свечи делает. Заговоры пишет»…
– Ну да, так у нас теперь стихи называются.
– «Таких, как они, на кострах раньше сжигали. И правильно делали. Мало ли что на уме у этих ведьм?»
– Ой-й-й, очень удобно. Брать смелых, умных и привлекательных женщин, обвинять в ведьмовстве и казнить прилюдно. А потом говорить, что все женщины – оставшиеся в живых женщины – глуповаты и могут только рожать. И ведь если скажут, что ты колдунья, тут не сможешь доказать свою невиновность. Самовнушение – страшная сила, особенно коллективное. Дело случая, повезёт – не повезёт. Любое явление трактуется не в твою пользу.