Тренер: молодежка
Шрифт:
Ах ты мерзавчик какой, подумал я и окрикнул грабителя.
— Эй, я тебе уши пообрываю, молодой!
Силы были неравны, грабитель молодой, а я в возрасте. Да и крупнее эта падла раза в два, горилла широкоплечая. Грабитель обернулся, его лицо скрывала медицинская маска, хотел остаться неопознанным.
— Дед, иди куда шёл, не лезь.
Голос грабителя показался больно знакомым, только значения этому я не придал.
— А ну девчонку отпусти, негодяй.
Девчонка сумела ситуацией воспользоваться и укусила грабителя за ладонь.
— Деда Ваня помогите!
Женька что ли, соседка, как тебя дуру в гаражи на
— Ну ты попал, старый козел! — зашипел тот.
В руках грабителя блеснуло лезвие ножа. Он решительно двинулся на меня, спугнуть собрался, судя по настрою. И может я и отступил бы, подальше от греха, нет в этом ничего зазорного — трезво оценивать свои силы. Однако имелся нюанс — дорога по которой Женька убежала вела в тупик, коммунальщики разрыли на прошлых выходных, да зарыть как обычно забыли. Но девчонка видать об этом не знала, а значит возвращаясь могла снова столкнуться с негодяем, чего я допустить не мог.
Бутылку о гараж — раз и разбил. В руке уже блестит розочка. И не с такими справлялся в свое время. Как-то наш автобус толпа владикавказцев окружила и ничего вырвались, а ребята на Кавказе ой какие горячие.
Но много ли надо со стариком справиться? Вот и грабитель первым успел меня пырнуть — с левой, в брюхо аккуратно, без замаха особого. На пол упала авоська со шматком сала, рядом розочка из ослабшей руки вывалилась. И резкая боль сознание запорошила. Как будто не ножом падлюка ударил, а раскалённый прут вогнал.
Я грузно опустился на землю, тяжело задышал. Схватился за бок, чувствуя как из раны юшка течёт. Понял сразу, что не выживу. Удар ножа прямиком в печень прилетел. Смерть от этого быстрая, но не мгновенная. А убийца вдруг замер, вздрогнул, глядя своей жертве в лицо.
— Иван Сергеич… — прошептал, узнал меня откуда то чертяка.
Следом окровавленной рукой стянул маску на подбородок. Тут-то я понял, кто передо мной и отчего голос знакомым кажется.
— Санька… — прохрипел я.
Глаза слипались, организм стремительно терял кровь. Убийцей оказался Санька Колотушка, некогда самый талантливый нападающий области середины 90-х годов. И физическая боль сразу уступила место боли душевной. Плохо так стало, что я в своё время не добился, не дожал, не доглядел, и мой ученик пошел по кривой дорожке. Это я в большой клуб Сашку не пустил, хотел ещё наиграть, натаскать и побольше ума разума вложить в пустую голову вложить, а тот и закончил карьеру. Дочь родилась, семью кормить нечем стало. Санька то детдомовский, рассчитывать мог только на себя. Вот и пошёл не в первую лигу, а в криминал, загубил я пацану карьеру своими же руками…
— Простите Иван Сергеевич, жизнь заставила, — Сашка поднялся, спотыкаясь бросился прочь.
— Прости и ты меня Сашка, что вот так твоя жизнь сложилось… — прошептал я, видя как растворяется в ночи фигура некогда талантливого нападающего. — Дурак я был, многого не понимал.
Эх, если б можно повторить, жизнь вспять повернуть, тогда я такого ни за что не допущу, думал я, умирая на холодной земле. И судьба услышала, распорядилась дать мне ещё один шанс.
Вспышка.
Ускорение.
Душу подняло из умирающего тела, закружило в вихре и куда-то тотчас понесло. А потом я увидел вместо гаражей, футбольное поле и одиннадцать человек в красно-белой форме… десять — один лежал без сознания на газоне. И моя душа камнем рухнула вниз, прямо в это тело.
Тело я поначалу не почувствовал.
— Двумя ногами въехал, козел…
— Я не специально, мужики…
— Какой не специально, ты сзади прыгнул, чучело огородное…
Ощущение такое, будто я забыл слуховой аппарат в ухо вставить. Слышимость жуткая, но по интонации ясно — кто-то рядом ругается и взаимные претензии предъявляет. А потом я как из проруби вынырнул. Картинка прояснилась, звуки отчётливей стали и ощущения первые появились. Понял, что лежу на поле футбольном, а вокруг народ — одни в красно-белых футболках, другие в бело-голубых. Грязнючие, как свинюшки! Почему понятно — ливень хлещет поливает и поле превратилось в огород. Игроки толкаются, орут. Между ?ними бегает главный судья, красную карточку держит в руках.
Вздох.
И левую ногу как пуля прострелила — боль адская, отдало в висках, и я зубы стиснул, глухо застонал.
— Покалечил…
— Врача зовите скорее…
И вот вижу, как передо мной присаживается футболист. Лицо какое знакомое, точно — Федька Чере*ков, подсказывает услужливо память. Но память будто не моя…
— Ванька, держись братан, — суёт в нос ватку. По запаху понятно — нашатырный спирт, им футболисты на поле часто пользуются. Только рецепторы не реагируют толком.
Удаётся приподняться на локтях. Руки утопают в грязи, на красно-белую форму трава налипла. Взгляд падает на левую ногу…
Ох ты ж ешкин кот!
Нога вывернута под неестественным углом. Если правая бутса в хмурое тучное небо смотрит, то бутса на левой ноге безучастно лежит на газоне плашмяком. Щиток вздыблен, гетры в крови измазюканы?, а из под колена белок что-то торчит.
Открытый перелом.
Жмурюсь, отворачиваюсь и вижу капитанскую повязку на своём плече.
Потихоньку приходит понимание — идёт игра кубка СССР, финал. Играют «Спартак» и «Динамо», принципиальнейший матч, столичное дерби. Трибуны беснуются:
Спартак — это мясо, Спартак — это сыр Спартак — это презер Натертый до дыр!На табло счёт 2:0 в пользу красно-белых, 82 минута игры, дубль на счету… Ивана Иванова. Наверное, удивиться в пору, но ко мне подбегают врачи. Берут под белы ручки, перекладывают на носилки.
— На три поднимаем и понесли! Три!
С ужасом вижу, как живет своей жизнью нога, переваренной макарониной болтается. Новый приступ острой боли и перед взором возникает пелена тумана.
— Чувствуешь ногу?
Не отвечаю, болевой шок, яйца аж выкручивает против часовой. Тут бы по новой сознание не потерять, но держусь.
— Можешь пошевелить?
В ответ только стискиваю сильнее зубы — доктор на какой черт трогает травмированную ногу за ступню, будто открутить хочет. Дождь только усиливается — врачи бегут к карете скорой помощи, дежурившей у кромки поля. Хлюпают по лужам, носилки раскачивают, газон влажный и неустойчивый. Вот будет умора, если уронят.
— Ванька, терпи!