Третьего не дано
Шрифт:
Платонов. Но почему вы монополизируете любовь к заводу, ведь…
Басаргин (перебивая). Ты знаешь, когда я ухожу отсюда?
Платонов. Ну, знаю, знаю.
Басаргин. Ты знаешь, что я в кино за последние месяцы ни разу не был? Когда я освобождаюсь, уже все сеансы кончаются.
Платонов. Но поймите, нельзя же вашим личным усердием уплотнять фланцы.
Басаргин. А ты не моим, ты своим уплотни. В других цехах почему-то достают прокладки, когда им надо, а в седьмом не могут. Ну конечно, когда тебе за этим следить – ты ведь лекции
Платонов. Ну при чем здесь это?
Басаргин. При том. Ты еще скажи спасибо, что я тебя под суд не отдал.
Платонов (Косаревой). Это наш обычный стиль. Я посадил, я помиловал. Я, я… (Басаргину.) А у нас виноватых суд определяет, а не директор завода. Так что все эти благородные разговоры…
Басаргин. Вот-вот, я тебя защищал, а ты за это…
Платонов. А вы не меня, вы себя защищали. Если бы вы могли отдать меня, а сами не пострадать, вы бы это тут же сделали.
Басаргин. Это мне вместо спасибо. Ну что ж. Ты правильный парень. Современный. Давай продолжай в том же духе. Взрывай аппараты, поучай молодежь – если что, директор покроет, ты все точно рассчитал.
Платонов. Я не понимаю: вы меня вызывали, как вы сказали, посоветоваться. А получается…
Басаргин. Ты посоветуешь…
Платонов. Знаете, когда вы вызываете врача, вы же не учите его, какое лекарство вам выписывать. Почему же здесь…
Басаргин (перебивая). Будь здоров. У меня нет времени слушать твою ерунду.
Свет гаснет. Платонов возвращается к Косаревой.
Платонов. Вот так у нас. Когда кончаются аргументы, начинается хамство.
Косарева. Но вы же сами сказали, что он по-своему прав, он видит события шире, чем вы.
Платонов. В этом-то и парадокс. Он действительно видит шире – потому что стоит выше. Но использует это видение вроде бы для завода и все такое прочее, но в конечном счете – для себя.
Косарева. Вы несправедливы. Он же много сил отдает заводу, он здесь каждый день до поздней ночи, а вы уходите, когда вам надо.
Платонов. Это еще один парадокс. Хотя и он объясним. Мне есть куда идти после работы и есть зачем, а ему некуда и незачем.
Косарева. У него что – семьи нет?
Платонов. Да нет, семья есть, есть квартира, и дача, и все прочее, но… не знаю, поймете ли вы. Кто он дома? Муж, которым командует супруга. И с мнением которого не очень-то считается. А масштаб взаимоотношений? Мизерный: ремонт, огород, дети, платье, отпуск, болезни. Тоска зеленая. А здесь? Здесь он царь и бог. Ему подчиняются несколько тысяч человек, его мнения спрашивают. Здесь интересы государственные, а он государственный муж. А дома он женин муж. Какой же смысл ехать ему домой?
Косарева. Интересно. Вы весьма наблюдательны и оригинально мыслите – независимо от того даже, правы вы или нет. Почему же вы… как бы это сказать…
Платонов. Так и скажите – занимаетесь столь убогим делом? Так?
Косарева. Ну, я не хотела.
Платонов. А вы меня этим не обидите. Я с таким же успехом мог вас спросить – почему вы корреспондент,
Косарева. Ну, это как раз неудачная параллель. У нас с главным разные функции и, как следствие, разные навыки. Главный редактор может и не уметь писать.
Платонов. Что ж, сказано скромненько, но – со вкусом. Кстати, у нас с Басаргиным тоже разные функции и разные навыки. Но дело не в этом. Есть ведь главный инженер – и тут бы вы были правы. (Пауза.) Бог его знает, отчего все так сложилось. Может, попросту жизнь засосала – служба, преподавание, переводы. А в сумме получилось не сложение, а вычитание. А может, и не только в этом дело. Я ведь еще и не из их футбольной команды.
Косарева. Вы же давно работаете здесь – больше, чем Басаргин.
Платонов. В этом-то все и дело. Я не его человек. Он ведь привел ползаводского руководства вместе с собой. У нас даже вахтер – и тот раньше с ним работал. Знаете, как это бывает – бабка за дедку, дедка за репку. Звучит голос из репродуктора: «Платонова вызывает главный инженер».
Ну вот, хватились. Извините, я по существу так ничего вам и не сказал. Но право же, я и не знаю, что сказать. Если хотите, встретимся попозже.
Косарева. Ладно, я только еще не знаю, как сложатся мои дела здесь. Я тогда разыщу вас. Счастливо.
Платонов. Всего. (Уходит.)
Косарева некоторое время сидит, записывает в блокнот, потом встает и переходит на другую половину сцены. Там загорается свет, а на правой половине – гаснет. Кабинет начальника цеха. За столом Соминский.
Косарева. Здравствуйте, я из вечерней газеты. (Протягивает руку.) Косарева.
Соминский (встает, здоровается). Такая молодая – и уже Косарева? Чем могу?
Косарева (садится). Мне бы хотелось услышать ваше мнение обо всем этом. Вы начальник цеха, это ваше хозяйство, так что…
Соминский. Понимаю. (Садится.) Вы с кем говорили уже?…
Косарева (листает блокнот). С Черкасовым, Золотухиным, со Степановым. С кем еще? С Платоновым. Немного – с Басаргиным.
Соминский. К Крылову не пускают?
Косарева. Нет пока. Я звонила недавно.
Соминский. Да. Скверная история.
Косарева. Куда уж боле. Не удалось восстановить, как все произошло?
Соминский. Толком нет. Только Тихомиров или Крылов могут что-нибудь точное сказать. Да и они могли не успеть сообразить, в чем дело. Это же миг один. Скорее всего, произошло что-то с уплотнением во фланце аппарата. Ну, а смесь окисляется на воздухе, ей много не надо. Отчего это случилось – непонятно. Предположить, что Тихомиров упустил давление, трудно – он один из лучших аппаратчиков. Хотя, с другой стороны, вторая подряд смена, да еще в ночь, – дело нешуточное. А может, манометр барахлил – только теперь разве это узнаешь? От него обломки остались.