Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

Павловский Глеб Олегович

Здесь глубокое психологическое отличие его от окружающего его слоя. Были старые люди, которые могли бы тоже про себя это сказать (вроде Ольминского), но они не играли первых ролей в большевизме. Иные ушли, как Богданов; Луначарский человек совсем иного склада, а всё руководящее ядро — это набор революции 1905 года. Для Ленина ценностью было то, что он происходит из духовного русла прошлого века — и принятием, и превозмоганием его. Постоянный самоконтроль опытом русского XIX века всегда присутствовал в его мысленной и духовной биографии.

Последнее, что следует иметь в виду, — обстановку гражданской войны, которая разгораясь задолго до октября 1917-го, впервые породила раскол

внутри советского лагеря — да какой, военный! Ведь конфликт с левыми эсэрами был внутрисоветским конфликтом и, что очень важно, — расколом фронта сторонников мировой революции.

В воспоминаниях Вацетиса важны их разговоры с Лениным. Вацетис сыграл решающую роль в подавлении июльского мятежа левых эсэров 1918-го. Полковник имперского генштаба, он перешел на позиции большевиков, командуя латышскими стрелками. Что его удивляет в июле 1918-го?

Загадочное бездействие большевиков в дни мятежа, притом что в руках у них военная сила. Пассивен Муралов, который командует московским военным округом. Вацетис — военная косточка, для него нет проблемы: мятеж? Ударить и разгромить!

В ночь мятежа Вацетиса вызвал Ленин, и того ужаснул трагизм, с каким вождь мировой революции относился к происходящему. С одной стороны Муралов, который не пускает в ход оружие, с другой — Ленин, который ночью спрашивает: сколько часов мы еще продержимся? Вацетис отвечает: Владимир Ильич, да какая вообще проблема? Взял пушки, подкатил к помещению, где заседали левые эсэры — дал залп и рассеял мятеж.

Для полковника тут была только военная задача, и даже годы спустя переживаний большевиков мемуарист не понимает. Ведь в основе их тогдашней медлительности, в ядре невидимой драмы 1918 года была мировая революция и Россия.

Что — за счет чего? Кто — за счет кого?

92. Коммунистическая революция универсальна. Ленин и Сталин — универсалисты. «Мы снова станем отсталыми»

— Ленин вполне ортодоксальный марксист, конечно, монист и универсалист. С другой стороны, он единственный в большевизме шел от наследия русских трагедий XIX века. Хотя большевизм, который Ленин создал, чужд русскому XIX веку, лично Ленин не был ему чужим. Ульянов вышел из XIX, будучи глубоко им изранен, и исторгал его, как бы ища свободы от себя самого. Сочетание ортодоксии коммунизма с русским наследием XIX века выразилось в неуходящей идее: осуществиться в человечестве. Эта русская сверхидея нашла себе в Ульянове коммунистически-прагматичную редакцию.

Согласно патриарху-основоположнику Карлу Марксу, коммунистическая революция может быть только универсальной. Но когда обнаружилось, что ее можно начать неклассически, для Ленина идея неклассического начала стала мотивом и доминантой. Она придавала ему как политику громадную силу управления обстоятельствами. С другой стороны, это идея утопическая.

— У нас все, что политически не удалось, потом зовут «утопическим».

— Нет, а проследи, как внутри Ленина всякий раз проигрывается заглавная идея универсального начала. Почему пять лет, с 1917-го до 1921-го, он так фантастически прикован к мечте о немецкой революции? Ради которой готов был на все, даже «прощупать штыком» Берлин через ненужную ему Варшаву? Потому что Ленин успокаивал себя тем, что после революции в Берлине мы в России «снова станем отсталыми». Отсталыми здесь означает — нормальными!

Судя Ленина, надо помнить не только про маниакальность его идей, но и идейные истоки маниакальности. Одна из них — пресловутое ускорение истории. История, которая ускоряется, —

что за дурная экспонента? Но ускорение истории у него связывалось с вовлечением множества в Событие. Чем большая человеческая масса примет участие в движении, тем сильней ускорится ход истории. Идея тайно финалистская, Ленин выдает ею свой ход сознания, выводящий политику на проблему начала. Он догадывается, что начало нельзя растянуть бесконечно: либо мировая революция уже на подходе и поставит Россию на ее естественное место в человечестве — либо непосильная ноша коммунистических импровизаций раздавит страну. Начав дело, следует быстрей повести его к кульминации. Мировое начало надо как можно быстрей приземлить в национальных пределах.

Но этот его личный мотив под конец не мог уже задать курс гигантской военно-коммунистической партии. Ленина бросает из крайности в крайность: то дает команду вычистить из РКП(б) две трети ее членов, то гонит из России несчастных профессоров-идеалистов, которые якобы мешают монопольно утвердить коммунистическую идею.

— И коммунизм потонул в его личных метаниях?

— Коммунистическое начало выступает гипертрофированно отделенным от будней еще у Троцкого, а у Бухарина его практически нет. Коммунизм уже тогда должен был быть сменен чем-то другим. Вот к этому другому, очень условно говоря, «национал-коммунистическому», Бухарин совершенно не готов. Не говоря о политических качествах, он попросту не лидер по своим личным данным.

Собственно говоря, уходящий Ленин сам вооружил Сталина идеей, что мировой переворот можно осуществить в собственных российских пределах. Сталин ее оседлал и, отредактировав, дал свою версию его идеи.

93. Как Ленину отделаться от РКП(б)? Между мужиком и интеллигентом

— А как надо было?

— Надо было незавершенный рывок русского к мировому, этот отложенный переход признать нормальным состоянием. Отказываясь считать советское общество лишь «переходным» и «предшествующим» утопически невозможному целому. Реальное новое целое признать государственным состоянием номер два и основанием для будущего развития. Ходом интеллекта Ленин был подготовлен к тому, чтобы «состояние номер два» учредить и от ставки на утопию перейти к ставке на переходное целое. Назвав его нэповской Россией.

— Ты не слишком концептуализируешь? Истории уже почти не видно.

— Потому что излагаю это специально не теми словами, какие привычней. «Военный коммунизм», «нэп» — отчего я избегаю этих слов?

Новое советское целое, вот оно — возникает, пускает корни в институты и полномочия, затягивает людей, пригубивших власти, — но ничего мирового в нем уже нет. Не попробовать ли, подумывал Ленин, еще раз пойти навстречу мужику и интеллигенту, учредив на месте революционного государства Советов некую стабильную переходность?

— «Навстречу интеллигенту» он пошел философским пароходом? Оригинально.

— 1922 год вообще провальный год Ленина, наихудший год. Проигранная революционная война с Польшей стала его философской катастрофой. Близко знавшая его женщина мне говорила, что «после Польши наш Ильич стал совсем иной человек». У него хватило сил развернуться нэпом навстречу крестьянину, а пойти навстречу одновременно крестьянину и интеллигенту — уже нет. Взамен пришла иллюзия. Чтобы совершить обратный ход от абортивного миро-революционного целого к основаниям регулярного, многоукладного целого, Ленину понадобилось «единство партии».