Третий глаз Шивы
Шрифт:
– То есть как это – пропал? Куда?
– Почем я знаю? Она звонила вся в слезах. Места себе не находит. Не знает, что и подумать.
– Когда это случилось? – Лев Минеевич понизил голос.
– Третьего дня… Представьте себе ее положение! Она уезжает в Москву выкупить заказ в гастрономе, и все, конец, больше она его так и не увидела. Мистика какая-то!
– Как же это произошло? – допытывался Лев Минеевич.
– Совершенно сверхъестественный случай… Но вы, кажется, не признаете сверхъестественного? – Она насмешливо скривила губы.
– Ваша ирония здесь неуместна, – с достоинством сказал Лев Минеевич.
– Если
– Да знаю я их, ваши связи! – досадливо отмахнулась она. – Один свет в окошке… Что может сделать ваша милиция, ежели человек исчез? Понимаете? Ис-чез! Она когда утром на дачу примчалась, то чуть в обморок не упала. Кабинет Аркадия изнутри заперт, а самого его нет. Испарился. И ковер текинский вместе с ним.
– Хороший ковер-то?
– При чем здесь ковер, когда человек пропал бесследно? – возмутилась она.
– Вы же сами сказали про ковер, – обиженно надулся Лев Минеевич, – а теперь кричите… Может, кража это простая! Ясно?
– Какая же это кража, коли пропала лишь старая тряпка? А у Аркадия Викторовича, между прочим, камушки есть! Не чета ковру. У Людмилы Викторовны в комнате тоже драгоценности лежали, кольца… Да и как вору-то было залезть, когда все заперто? Кабинет-то на крючок замкнут! И никаких концов!
– Милиция бы нашла, – с непреклонной уверенностью откликнулся Лев Минеевич.
– Вот заладил – милиция, милиция… Русским же языком говорю, не человеческого разумения тайна эта… А может, Аркадий Викторович нарочно исчез!
– Как это – нарочно? – не понял Лев Минеевич. – На пари?
– Совсем другое, вы послушайте. – Она перешла на шепот: – Не простой он человек, я это сразу поняла. Не нашего мира.
– Марсианин, что ли? – Он пренебрежительно усмехнулся.
– Про Калиостро слыхивали?
– Ну, наслышан.
– Про графа де Сен-Жермен?
– Уж не ваш ли это Аркадий Викторович?
– Что знаю, то знаю. – Она упрямо поджала губы. – Только признак один есть, верный.
– Не пойму я вас, Верочка! Ей-богу, не пойму, куда клоните. Признак какой-то…
Вместо ответа она кинулась к трельяжу, схватила шкатулку и с грохотом опрокинула ее на стол. По липкой обшарпанной клеенке запрыгали пуговицы, крючочки, кольца, бусы, египетские скарабеи из змеевика и халцедона, нефритовые диски, окаменелые фисташки и позеленевшая мелочь, в том числе копейки с двуглавым орлом. Чего только не было здесь: спутанные разноцветные мотки мулине, пакетики швейных иголок, веер из слоновой кости, наперсток, грибок для штопки, китовый ус от корсета, драная перчатка из лайки, серебряная пудреница с алмазной монограммой, охотничий манок на чирка и розовая игривая подвязка, начисто запрещенная во времена оные в институте благородных девиц.
Нервные старушечьи пальцы в коричневых пергаментных пятнах торопливо выхватывали из этой неописуемой кучи пыльные, замутневшие самоцветы, искусно оправленные в золото и серебро.
– Вот вам! Вот! – Взволнованная Чарская совала драгоценности Льву Минеевичу под самый нос. – Помните мой бриллиантик? А этот аметистик видели? Хризолитовые серьги? Печатку из раух-топаза?
– Помилуйте, Верочка! – взмолился он наконец. – Что вы делаете? Зачем? Я все давным-давно знаю, видел не раз… Это замечательно, просто прелестно, только…
– Ах, вы ничего не поняли! – Она раздраженно пошвыряла все добро обратно в шкатулку и, словно изнемогая, уронила руки. – Верно, вы знаете мои камни. Только давно их не видели.
– Ну, и что с того?
– Другие они стали, Лев Минеевич, выздоровели. – Она вздохнула с тоской. – Аркадий Викторович, пусть все грехи ему простятся, вылечил.
– Да что вы говорите? Подумать только! – Лев Минеевич всплеснул ручками. – Как же так?
– В алмазе пузырек был, так он его удалил, аметист темнее сделал, видите? – Она поиграла перед его глазами крупным черно-фиолетовым кристаллом, в котором кровавой точкой догорало окно. – В хризолитах трещинки залечились, а топаз, так тот вообще голубым стал. Вы хоть когда-нибудь слыхали про голубые топазы?
Лев Минеевич недоуменно скривил лицо.
– То-то и оно что не слыхали. И никто не слыхал… Такое только Сен-Жермен с Калиостро делать умели да наш Аркадий Викторович. Вот и смекайте теперь… А вы говорите – знак! – Она торжествующе подняла палец.
– Это вы говорите – знак, – попробовал защититься Лев Минеевич. – Я молчу.
– Вот и молчите себе.
– Ничего не понимаю! – Он вновь всплеснул розовыми пухлыми, как у младенца, ручками. – Подумаешь, дело великое сделал – камень вылечил! Так у него же специальность такая! На то он и профессор. Наука все может! Космос! На Луну теперь слетать – как в троллейбусе прокатиться, разве что за билет платить не приходится… Это вам не пузырьки! Тоже мне генетика!
– Он пренебрежительно покосился на кошачье семейство.
Рыжие котята, урча и смешно топорща острые куцые хвостики, сосали мамашу.
– Все равно, – упрямо стояла на своем Чарская, хотя упоминание про космос и поколебало тайную ее веру в магические возможности Аркадия Викторовича. – Только великий посвященный способен уничтожить пузырек в бриллианте. Самый настоящий знак и есть. Другого указания мне и не надобно.
– Как хотите, – пожал плечами Лев Минеевич. – Только ваш Аркадий Викторович – сестра его, между нами, очень нервическая особа – никакой не посвященный. Простой научный работник, каких много.
– Ах, простой?
– Ну, да, простой. – Он мужественно тряхнул головой и выпрямился на стуле. – Обыкновенный трудящийся. Никакой не посвященный. Что это за посвященный еще? Во что посвященный?
– Что с вами говорить! – Она пренебрежительно махнула рукой. – Вы даже Шюре не читали. Капли единой не испили из вечной чаши тайной мудрости.
– А вы так испили? – ехидно прищурился коллекционер.
– Я приобщена. У меня вся семья такая была и самое меня так воспитали.
– Когда это было? И разве вам тайная мудрость помогла? Ведь вас ограбили и чуть не убили! Эх, Верочка, Верочка! – Лев Минеевич горестно усмехнулся. – Не там вы друзей ищете. Милиция – это да, она помогла. Лев Минеевич тоже помог, хотя он и не получил эдакого воспитания, – он покрутил пальцем над головой, – не читал Шюре.