Третья русская революция
Шрифт:
То есть Тэлбот считает, что в развале СССР одинаково виновны и Горбачев с Шеварднадзе, и Ельцин с Козыревым. Причем в этом квартете лишь Горбачев искренне не желал развала.
Тэлбот хорошо знал Козырева еще с середины 1980-х годов и воспринимал "как представителя нового поколения советских дипломатов, который и внешним обликом, и мышлением походил на своих западных коллег".
Вот что пишет Тэлбот о скрытых пружинах поведения Козырева: "Даже работая на вторых ролях в советском МИДе, он тяготел к собственному осмыслению ситуации. Не имея возможности открыто заявить об этом, он находил способ дать понять это своим иностранным собеседникам - гримасой, улыбкой, фигурой умолчания. Эти качества
Вожделенный простор карьерный дипломат Козырев мог получить, лишь став министром иностранных дел независимого государства. А стать им он мог, лишь развалив Советский Союз. Руководствуясь этим интересом, Козырев и другие "карьерные демократы" стали подбивать Ельцина и лидеров национально-демократических и националистических движений в союзных республиках к "полюбовному" роспуску СССР. Закулисным режиссером спектакля в последнем акте был Вашингтон.
Козыревская провокация
И вот 14 декабря 1992 года Андрей Козырев вышел на трибуну Стокгольмской конференции и на правах полномочного представителя демократической России, взявшей курс на реформы и сближение с Западом, произнес речь, которая, вопреки всем ожиданиям, прозвучала как декларация новой "холодной войны". После афронта, который потерпел Ельцин в Верховном Совете, минуло лишь три дня. Политики и политологи только начинали осмысливать драматический эпизод в российском парламенте, и резкого поворота во внешней политике России не предугадывал никто. И вдруг министр иностранных дел ельцинской России, провозгласивший своими приоритетами свободу и демократию, объявил, что отныне приоритетом его правительства и страны будет всемерная защита своих национальных интересов от посягательств Запада. Более того, Козырев обратился в зал к изумленным министрам иностранных дел СНГ с призывом объединиться вокруг России, способной постоять за себя и своих друзей.
В течение получаса в зале царило смятение, умноженное суетой репортеров, бросившихся к телефонам, чтобы передать в редакции ошеломляющую весть: Россия возвращается к политике и принципам "холодной войны"! Кто-то не поддался всеобщему замешательству и стал склоняться к мысли, что речь Козырева была провокацией, а сам он - обманщик и самозванец, никем на такие заявления не уполномоченный. Лоуренс Иглбергер - последний госсекретарь в администрации Джорджа Буша-старшего, сменивший на этом посту Джеймса Бейкера, отвел Козырева в сторону и потребовал объяснений. И российский министр, явно растерянный и оробевший, пояснил госсекретарю США, что его речь - это ораторский прием, целью которого было наглядно показать всему миру, что может произойти в России, если там верх возьмут сторонники жесткой линии - противники Ельцина.
А чуть позже Козырев откровенно признался Дэнису Россу - помощнику Дж.Бейкера по русским делам, что его спич был в первую очередь адресован новому президенту США Биллу Клинтону, которому в январе предстояло сменить Джорджа Буша в Белом доме. В те дни Ельцин, крайне нуждавшийся в поддержке Америки, просил Клинтона как можно скорее встретиться с ним. А так как согласия на это президент России не получил, то надо было показать новому хозяину Белого дома, какая Россия его ждет, если он не поддержит Ельцина и тот не устоит. В заключение Козырев добавил: "Без участия американцев и без американской помощи на высшем уровне мы кончены".
То есть стокгольмский демарш Козырева был тщательно спланированной акцией Кремля - криком души, обращенным к новому руководству США. И в Вашингтоне поняли, что ельцинский режим отчаянно нуждается в поддержке Америки и ради сохранения своей власти Ельцин и его окружение пойдут на любые уловки и уступки, даже противоречащие интересам России. А это требовало выработки соответствующей стратегии.
Императив Никсона
Еще до официального вступления в должность Билл Клинтон провел совещание ключевых сотрудников своей администрации по внешнеполитическим вопросам, где подвел итоги работы предыдущей администрации и наметил планы на будущее по части российских дел. "В данный момент главное - это не конец коммунизма и не конец "холодной войны" - это уже в прошлом, с этим покончено, - сказал Клинтон.
– Пришло время начинать новое, и ему надо дать нужную начинку. Как сделать, что сделать, как держаться правильного направления - вот задача, которую надо решать".
17 декабря 1992 года Клинтон, встревоженный "невероятной кутерьмой в России", позвонил Тэлботу. "Если ситуация полностью выйдет из-под контроля, - сказал он, - то можно ожидать сотен тысяч и миллионов беженцев, которые хлынут из России на Запад. Кроме того, Россия, в которой может быть сметен Ельцин, это наверняка возвращение к политике конфронтации со всем миром". А в клинтоновской программе значились совсем иные приоритеты. "Стало быть, - заключил Клинтон, - главная наша забота и первое, на чем следует сосредоточиться, - это отвращение грозящей России опасности". Так идея спасения ельцинского режима засела в клинтоновской голове, что полностью отвечало чаяниям хозяина Кремля и его окружения.
Но сделать это было непросто. Тэлбот беспощаден к Ельцину. Он считает, что время его правления было во многом потеряно для России, потому что в первый президентский срок он думал о переизбрании, а во второй - о преемнике, который бы не отдал его под суд. Тэлбот проводит параллель между временем правления Ельцина и Смутным временем начала XVII века, когда страна была до основания разорена, а в Кремле хозяйничали иноземцы, норовившие себе во благо воспользоваться бедами России. Беды, обрушившиеся на постсоветскую Россию, были усугублены, по мнению Тэлбота, личными качествами первого российского президента - "его спонтанными, порой сумасбродными акциями, запоями, тщеславием, неконтролируемой раздражительностью, физическими недугами и приступами депрессии".
Работать с таким политическим партнером - задача нелегкая. Поэтому, интуитивно чувствуя простодушную прямоту Ельцина, Клинтон решил сразу взять быка за рога и после инаугурации позвонил по "красной линии" в Кремль. Но Ельцин не вязал лыка, и из первого разговора двух президентов вышел досадный блин комом. Потом был еще звонок. Однако Ельцин пребывал в том же "состоянии духа". И тогда в феврале 1993 года Белый дом командировал "на рекогносцировку" в Москву 37-го президента США Ричарда Никсона, который всегда считался большим докой в русских делах.
Посетив Москву и встретившись с функционерами ельцинского режима, Никсон вынес свое заключение, которое представил в Белый дом. Его содержание неизвестно. Но публично Никсон сказал: "Ельцин, может быть, и выпивоха, но он все-таки наилучший из всех, кого мы хотели бы видеть в этой взбаламученной стране. Главное то, что Ельцин не хочет быть нашим врагом. Мы должны отвращать его от того, что могло бы сделать его нашим врагом или могло бы служить тому, чтобы он был замещен кем-нибудь, кто хочет быть нашим врагом". Этот императив опытного политика принял к исполнению его более молодой коллега. Вот цитата из книги Тэлбота: "Пьяный Ельцин, по собственным признаниям президента, был с его точки зрения предпочтительнее иных альтернативных трезвенников".