Третья жертва
Шрифт:
– А если дело в оружии? Может, револьвер тридцать восьмого калибра с гравировкой «ЛЮБИМОЙ» на стволе подарил ей муж. Может, он растрогал ее этим подарком, а потом она узнала, что подарок благоверный сделал только потому, что крутил шашни с другой и чувствовал себя виноватым перед ней…
– Крутил шашни? – Сандерс вскинул бровь.
– Ладно, пусть будет трахался. Он трахал другую женщину. Так лучше?
– Думаю, мы упускаем кое-что из виду, – негромко сказал Куинси.
Рейни и Сандерс моментально умолкли. Все повернулись к фэбээровцу. Он был серьезен и собран, но глаза блестели возбуждением, какого Рейни у
– Давайте взглянем на элементы этого преступления, – ровным тоном начал он. – Во-первых, наше неустановленное лицо использует манипуляцию. Находит проблемного подростка – Дэнни О'Грейди, – знакомится с ним, сначала, вероятно, через Интернет, но потом встречается лично, чтобы закрепить отношения. Ему – или ей – нужен кто-то вроде Дэнни. Он узнаёт мальчика, находит его «кнопочки» и начинает нажимать. Он получает удовольствие от сложной игры. Думаю, Люк и Сандерс правы. Зачем использовать сабо, когда достаточно револьвера Дэнни? Может быть, потому, что он имел такую возможность. По всей вероятности, пуля двадцать второго калибра деформируется и будет бесполезна для криминалистов. Но на всякий случай, если этого не случится, он оставляет полиции еще одну загадочку. Он хочет произвести впечатление своими умениями…
И тут мы подходим к компьютерам. На первый взгляд кажется, что он пользовался почтовым аккаунтом Мелиссы Авалон, чтобы держать связь с Дэнни. Но зачем тогда удалять информацию со школьных компьютеров? Любая переписка, загрузки и так далее покажут только разговоры Дэнни с учительницей. Даже если содержание почтовых сообщений сомнительное, Мелисса ведь мертва. Как ей защитить себя? Но опять-таки одного отвлекающего маневра для него недостаточно. Уверен, когда наши специалисты возьмутся за жесткие диски, они обнаружат, что там, кроме нулей, ничего не осталось. Наш субъект ничего не упускает.
– Но как же Дэнни? – возразила Рейни. – Преступление перестает быть стопроцентно эффективным, если в него вовлечен соучастник. Конечно, сейчас Дэнни испуган, но рано или поздно он заговорит. По-моему, это большая недоработка. Если субъект действительно не хотел оставлять следы, ему следовало действовать в одиночку.
– Нет. – Куинси решительно покачал головой. – У него и в уме не было действовать в одиночку. Какой смысл во всей этой изобретательности и ловкости, если о них никто не узнает?
Рейни замерла. Судя по лицам Люка и Сандерса, их расширившимся вдруг от ужаса глазам, они пришли к тому же, что и она сама, выводу.
– Хочешь сказать… ему нужно, чтобы им кто-то восхищался? Чтобы его мастерство кто-то оценил?
– Да.
– И если Дэнни вдруг сломается и все расскажет…
– Какой фактор прежде всего бросается в глаза в этой школьной трагедии? Эго. Мальчишки всегда пытаются утвердить себя в нашем тесном мире. Дети растеряны и не видят разницы между известностью достойной и недостойной. Да вы что? Наш субъект не заинтересован в молчании Дэнни. Наоборот, он рассчитывает на то, что в один прекрасный день парнишка заговорит. Не сейчас. Не сразу. Стрелку нужно время, чтобы убраться. Но он надеется, что однажды, раскрыв газету, прочтет о тринадцатилетнем мальчике, строящем свою защиту в деле о тройном убийстве на утверждении, что сделать это его заставил некий незнакомец, страшила, монстр. И все эксперты-криминологи снова
– То есть о преступлении по страсти речи больше нет? – негромко спросила Рейни.
– Нет. Здесь совсем другое.
– Но тогда почему именно Мелисса Авалон? Особенная, специально приготовленная пуля… Выстрел в лоб… Все указывает на то, что она не была случайной жертвой.
– Разумеется, нет. Просто процесс отбора жертвы отличался от нашего представления о нем. Мне еще раньше следовало обратить на это внимание, когда все только и говорили, как Дэнни сблизился с мисс Авалон и какое терпение проявляла она по отношению к нему.
– Не понимаю…
– Дэнни влюбился в нее, Рейни. Поэтому наш субъект и выбрал именно ее. Подумай, можно ли явственнее продемонстрировать свою власть над подростком, как не склонив его к соучастию в убийстве единственного человека, который был добр и отзывчив к нему? Единственного человека, которому он доверял…
– Но это же полная бессмыслица! – взорвался Сандерс. – Такое просто невозможно. Хочешь подбить мальчишку на что-то плохое – играй на том, что он уже ненавидит. К примеру… Считаешь своего отца козлом? Знаешь, мой тоже козел. А теперь послушай, малыш, как я с ним обошелся…
Куинси покачал головой:
– Вы можете это сделать, детектив, но связь недостаточно крепка. По крайней мере не так крепка, как это нужно нашему субъекту. Согласно методике классической индоктринации, новичка нужно обратить против того, кого он сильнее всего любит. Если это удается, тогда он ваш. Известен случай, когда канадский серийный убийца скрепил преступное партнерство со своей женой, заставив ее участвовать в изнасиловании и убийстве ее собственной сестры. После такого она уже не могла пойти против него. Это означало бы признать содеянное, но вина была слишком велика.
– Дэнни, – прошептала Рейни, – так вот почему он пытался покончить с собой. Господи, как же ему должно быть тяжело!
– Так это сделал Дэнни? – Скривившись, словно от боли, Люк почти с отчаянием посмотрел на Куинси. – Хочешь сказать, что сын Шепа убил тех двух девочек? И сделать это его заставил тот сукин сын?
– Да. Думаю, что, вероятно, так оно и случилось.
– Так кто же он, этот ублюдок? Можешь сказать, кто он? Можешь покопаться в вашей базе данных и дать нам что-нибудь конкретное для работы? – Люк вскочил со стула. На шее, словно веревки, проступили жилы, во взгляде, которым он обвел остальных, было что-то безумное.
Ему никто не ответил. Рейни думала, как Люк каждую ночь сидит в патрульной машине у дома Шепа, охраняя честь и достоинство семьи О'Грейди. Подумала о Дэнни, малыше Дэнни, приходившем после школы в их офис, игравшем в полицейских и бандитов. Бац-бац-бац. Хорошо стреляешь, Дэнни. Так держать, парень.
– И еще одна мысль, – произнес Куинси в заполненной напряженной тишиной комнате.
Все повернулись к нему, спрашивая себя, можно ли ждать от него чего-то худшего, и отвечая – да, можно.