Тревожные сны царской свиты

Попцов Олег

ЯСТРЖЕМБСКИЙ

СЕРГЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ

Возраст 46 лет. Окончил МГИМО, кандидат исторических наук. До момента назначения пресс-секретарем президента был малоприметен. Несколько ранее возглавлял департамент информации и печати МИДа. Высшее достижение по дипломатической линии - посол России в Словакии. На пост пресс-секретаря был рекомендован Чубайсом. В собственных действиях и поступках карьерно нацелен. На посту пресс-секретаря был крайне осторожен. Авторских толкований высказываний президента избегал. В перспективе видел себя как минимум заместителем министра иностранных дел. Амбициозен. Кланом президентской семьи был воспринят прохладно. Слишком педантичен, собран, вещь в себе.

Оказался под колпаком. Не знал, что изменение отношения президента к кому-либо есть сигнал к прекращению этих отношений со стороны подчиненных. И неважно, сколь тесными и дружественными они были ранее. Соблюдение

этих правил отслеживается и фиксируется службой президентской безопасности. Угодил под подозрение. Оказался в числе тех, кто отговаривал президента запрещать компартию, разгонять Госдуму и портить отношения с мэром Москвы. Был изгнан из администрации как сторонник Лужкова вместе с Кокошиным и Савостьяновым. Не стал в этом никого разуверять. Перешел в команду Лужкова. Посчитал смену трамплина революционной. Добился должностного выделения, сохраняющего его в поле зрения СМИ. Получил пост вице-премьера Москвы по внешним связям и куратора СМИ, прежде всего телевидения. Провел реорганизацию ТВ-Центра. Сделал несколько тактических и кадровых ошибок. Стал советоваться с людьми, не более профессиональными, чем он. Поставил знак равенства между понятиями "общение со средствами массовой информации" и "управлением" таковыми. Не учел, что для исполнения первого достаточно расположенности и находчивости, в то время как для второго необходим редакторский и управленческий профессионализм, каковым он не располагал. Посчитал себя лидером новой волны в лужковской команде. Недоучел, что пришел в команду высококлассных спецов, опыт которых есть фундаментальное завоевание в практике и науке управления.

Не заметил, как стал проигрывать своей неосновательностью и терять очки. В момент появления в новом качестве вице-премьера Москвы привлек к себе внимание и был растиражирован прессой как секс-символ среди политиков, потеснив на этом пьедестале Бориса Немцова.

Отвечал в предвыборном штабе за пиаровскую кампанию "Отечества". К вспыхнувшей информационной войне оказался не готов. Продемонстрировал полное отсутствие контратакующих идей и свою несостоятельность в разработке информационной стратегии. Не сумел объединить возможности мощного информационного пула, которым располагали мэр и блок "Отечество". Сразу после выборов не стал дожидаться "неутверждения" своей кандидатуры в новом московском правительстве. Выбросил белый флаг и подал в отставку. Отрицательный итог деятельности на посту вице-премьера был столь очевиден, что иного выхода не было. Ходили слухи, что Ястржембский возглавит некий коммерческий фонд, аналитический центр или нечто значимое и независимое. Назначение на пост помощника и.о. президента и, главное, согласие Ястржембского принять это предложение явилось полной неожиданностью. Миф о благородстве, гордыне и даже щепетильности рухнул одномоментно и добавил резкие краски к должностному портрету.

Абсолютный прагматик. Политически беспринципен. Стал терять авторитет в журналистской среде, уже будучи на посту вице-премьера Москвы. После истории с Бабицким потерял его еще в большей степени. Принял назначение в Чечню как право на замаливание грехов. Надеется вернуться на поприще большой дипломатии. Ранее перешел в лагерь Лужкова, будучи уверенным в его президентской перспективе, имея плохо скрываемый замысел получить пост министра иностранных дел. В изменившихся обстоятельствах, в случае прощения, может рассчитывать на пост посла.

После возвращения на работу в президентскую администрацию дрейф в сторону Лужкова воспринимается как часть операции, затеянной кремлевским окружением. Если это так, то замысел удался. Более эффективно выполнить работу по развалу предвыборной тактики ОВР было невозможно. Фраза, оброненная Путиным: "Я знаю Ястржембского давно" - на фоне должностных перемещений последнего приобретает совершенно иной смысл.

Рост высокий. Фигура спортивная, легкая. Лицо сухощавое, черты лица правильные. Улыбка располагающая. Речь малообразная, функциональная. Подбородок явно выраженный, губы тонкие. Тщеславен, однако в себе не очень уверен. Привычки и манера поведения МИДовские. Чуть-чуть гонора, чуть-чуть снобизма и обязательное почитание власти.

Женат, имеет двоих детей. Сносно играет в теннис.

ЕЛЬЦИН БОРИС НИКОЛАЕВИЧ

Он ушел. Ушел в окружении молвы, пререканий, предположений, сочувствия и устойчивого безразличия. Он правил страной целое десятилетие, то взнуздывая ее, то повергая в пучину нервной неблагополучности. Тогда, в самом начале, он был ее пусть неосознанной, невыстроенной, в большей мере даже чувственной надеждой. Страна пошла за его буйствующе-непредсказуемой натурой. Страна старалась оторваться от своего вчера. От одряхлевшей власти,

от изнуряющих очередей, от диктата догм, просто социализма, "развитого" социализма. Продовольственных программ, неисполнение которых лишь увеличивало очереди. От изнуряющей дефицитности, всевластия партии, всевластия диктатурности. От прошлого, где опечатаны уста, опечатан разум и чувственная порционность по нормам партийной программы. Была такая жизнь, была такая страна. Ее пытались перестроить. Но это желание захлебнулось. И на пороге, на излете задыхающейся горбачевской перестройки появился он. И ему поверили. За него подавляюще проголосовали на первых президентских выборах. За ним пошли. Он выглядел фактурным, немногословным, отрицающим революционные изыски прошлых лет, но не утратившим схожесть с прошлой жизнью, из которой вышли все мы. И зачитывая свой первый указ с высоты танковой брони, отказываясь от прошлого, он оставался плотью от его плоти и поэтому был узнаваем: наш, из наших, с нами, для нас!

Обманулись ли мы, избрав его? У нас не было выбора - мы надеялись. Он принял страну в разобранном состоянии. Он пережил крах империи рассыпался, превратился в недружелюбное многолюдье Союз Советских Социалистических Республик. Он прошел через два путча. И две войны во время его правления терзали страну. Он начал реформы скорее интуитивно, нежели продуманно.

Он поставил на молодых реформаторов не по причине вдумчивого анализа, а в силу безвыходности. Все прежние были из стана Горбачева, и он критиковал их за медлительность и половинчатость, хотя сам не знал, что такое экономические реформы. Он жил вершинным ощущением - все, что угодно, но не так, как прежде. В глубине души он был уверен, что Горбачев в середине 80-х занял его, Ельцина, место. И осознавая это, столь ожесточенно боролся против него. Горбачев себя растратил на разговоры и обещания. А он, Ельцин, реформирует страну. Но тень Горбачева то отходила в сторону, то опять нависала над ним в часы и дни перманентных неудач. В разных беседах, при непохожих обстоятельствах он настойчиво повторял: "Я не Горбачев!" И далее перечислял несколько отличительных черт, свойств характера, обязанных убедить собеседника - Ельцин другой, он решительнее Горбачева, надежнее. Он загадочный, непредсказуемый, интуитивный. Он наш, российский де Голль.

Он был разным в эти годы. И с болью осознавал, что все дальше и дальше отходит от того начального, глыбистого и нацеленного на прорыв Ельцина. И всякой своей очередной необузданностью, рыком скоротечного низвержения сторонников старался возродить себя прошлого: решительного и динамичного Ельцина образца 1991-1992 годов. Но силы убывали, здоровье разрушалось. Рык раздавался, летели головы, а затем завидовская тишина на недели, а то и месяцы. И президентское житие под шелест документов. Он сотворил нашу несовершенную, а порой уродливую демократию, вырвал ее из номенклатурной пучины. Назвался ее гарантом и был таковым. Возможно, в большей степени как символ, нежели действительный защитник. Но все равно был.

У него были три навязчивые идеи: выдвижение молодых, запрет компартии и роспуск Государственной Думы. Он распустил Верховный Совет в 93-м, не имея для этого конституционного запаса прочности, основанного на законе. Он выиграл референдум по новой Конституции, гарантирующей ему право законного роспуска парламента. Он не раз порывался воспользоваться этим правом, но... В его душе остался след от неисполненного, возможно главного, дела его жизни - запрета диктатурной партии. Тогда, в 91-м, после неудавшегося государственного переворота тому были реальные основания. Но не собрался, не сконцентрировался, прогулял момент. А когда спохватился, поезд уже ушел. Неблагополучность новой власти, неэффективность реформ уравняли шансы неудачливых правителей. Суд над историей не получился. Он трижды выдвигал молодых на прорыв. Они ему были обязаны всем. Он дал им шанс. И он рассчитывал на их послушание. Они были умны, образованны, исторгали инициативы. Свободно изъяснялись на английском, а кое-кто и на двух языках. Они были не то что ТЕ. И он был почти уверен - наконец свершилось, состоялось. Но...

Этими "но", "однако", "если бы" был вымощен его президентский путь от первых до последних дней. Экономике, армии, судам, органам ФСБ и милиции, структурам управления, образования и культуры - всем и вся были обещаны реформы. И все и вся остались без них, либо испили чашу исключения и рухнули вместе с невоплощенными преобразованиями.

Его президентство было наполнено бунтом, драматизмом, болью, отчаянием и надеждами. Надежда всегда стояла в конце строки. Он упустил власть повседневную. Ее подхватили руки, недостойные власти. А убывающих сил, чтобы вернуть ее назад, уже не было. Его убедили, вынудили, подвигли отдать власть миром.