Три цвета надежды
Шрифт:
– Юнги, а ты никуда не торопишься?
– Я? Нет, - пожал он плечами, точно помня свой совершенно незанятый сегодня график. – А что? Куда-то нужно?
– Хотела тебе предложить подняться, выпить чаю. Родители уже наверняка спят, а брат не знаю, дома или нет.
– Чаю? – вся легкость мыслей ушла, и остался тяжеловесный соблазн бродить за Джинни туда, куда она позовет, пока она не пошлёт его, сказав, что уж в три ночи-то надо и меру знать, и уходить из гостей. С другой стороны, там же Рэпмон, повидается с другом, расскажет, что сейчас с ними приключилось. Ничего такого запретного или подозрительного, всё чинно и невинно. – А почему бы и нет, не откажусь, - согласился Шуга.
–
– Да ерунда, и хуже бывало, - чувствуя, как покалывает приятно позвоночник, Шуга сглотнул, потому что рот стал очень быстро наполняться слюной.
– Ты бы осторожнее… когда силы неравны, разве разумно кидаться в драку?
– Преимущество было на моей стороне. Да и когда видишь мерзость такую, несправедливость или беспардонность – как можно не вмешаться? – говоря о храбрости и безрассудстве, они доехали до дома Джинни. Она хвалила Шугу за самоотверженность, и ругала за неё же. Он таял от того и этого. Вдвоём они поднялись на лифте и вошли в квартиру, где горел оставленный на кухне свет, падающий в прихожую, чтобы не споткнулись в темноте вернувшиеся дети. Намджуна явно ещё не было.
– Ага, брат загулялся, - подытожила Джинни, не обнаружив ботинок на его ходовом месте. Обуви-то у него было полно, но когда он был дома, то, в чем он актуально выходил на улицу, всегда стояло в определенной точке. – Проходи.
Раньше Юнги бывал здесь в основном тогда, когда не было никого из семьи, кроме непосредственно товарища. Однажды родители Рэпмона уехали отдыхать, прихватив младшую дочь, где-то на десять дней. Это была славная попойка с промежутками на философские беседы, построение грандиозных планов и отлучек до магазина. А потом безумный последний день перед возвращением хозяев, когда они толпой убирались и заметали следы пребывания. Давненько это было. Джинни проверила наличие воды в чайнике, щелкнула включателем. Повернулась к другу.
– А перекусить чего-нибудь хочешь?
– Да нет, я сытый, - девушка всё равно открыла холодильник и гостеприимно выставила на стол всё, что нашла там готового. – Мы ж это… вообще только на чай с сахаром изначально договаривались.
– Ну, столько всего произошло, что надо и подкрепиться, - Джинни присела напротив него. Тут же передумала и полезла за чашками, поставила их, подвинула к ним сахарницу и выставила с полки пакетированный чай. Заваривать на ночь было лень. – Я пойду переоденусь, а ты наливай, как закипит. Я быстро, - девушка ушла в свою спальню, оставив ненадолго друга одного. Он проводил её взглядом, без зазорных мыслей, даже не на бедра заглядевшись, а в целом, на всю Джинни, общество которой его так будоражило, так притягивало. Не прошло и минуты, как электрический чайник подал знак, что готов и Юнги, подскочив, чтобы занять себя чем-то, разлил кипяток по кружкам. Взяв ложку, он понял, что не знает, сколько же сыпать Джинни и нужно ли вообще? Вдруг она, как большинство девчонок, блюдёт фигуру? Чуть не окрикнув её, он опомнился, что люди спят и, с чайной ложечкой высунулся в коридор. Вдалеке, после гостиной и ещё какой-то прикрытой комнаты, светилась щель под дверью. Там и была спальня сестры Рэпмона. Сделав несколько тихих шагов, Шуга взялся за ручку, и отворил её, шепотом произнося:
– Джинни, тебе сколько са… - она в этот момент просовывала голову в ворот футболки, стоя полубоком к нему, в хлопковых трусиках на округлой небольшой попке. Рука на ручке затряслась, слова застряли в горле. Пупок на плоском животе, сантиметров десять над резинкой, исчез под футболкой и выбравшаяся наружу Джинни едва слышно пискнула.
– Юнги! – он зажмурил глаза, выставив вперед руки, в одной из которых торчала ложка.
– Прости, я хотел… спросить, сколько тебе сахара… класть… сыпать… - он открыл веки, вопреки попыткам остаться невидящим. Ещё минуту назад он не воспринимал Джинни как откровенно сексуальный объект и вот, вдруг, бум, бам! И эти формы, изгибы, аппетитные ноги… Шуга будто вынырнул из тумана последнего часа, до которого собирался предложить ей встречаться. Решительными
– Если ты мне выковырнешь сердце тупой ложкой? – непонимающе покосилась она на неё, возвышающуюся, как факел в руке марафонца.
– А, прости, - Шуга опустил её. Мысли начали собираться в нечто упорядоченное. Нет, последнее дело спрашивать, можно ли это сделать, то, что он задумал. Мужик он или нет? Наклонившись, Юнги осатанело положил ладонь на талию Джинни и, прижав к себе, впился в её губы поцелуем. Не успевшая и ахнуть, девушка превратилась на некоторое время в столб, не оскорбляясь, а скорее удивляясь тому, что друг внезапно перешел границу дружбы и отважился на такое… Неужели она ему нравилась? Неужели он увидел в ней взрослую, в отличие от остальных? Отдалено раздался слабый знакомый металлический скрежет.
– Брат! – оттолкнув от себя Юнги, шикнула испуганно Джинни и бросилась за штанами от пижамы. Принявший сигнал опасности, Шуга пулей выбежал из спальни и, ещё до того, как входная дверь окончательно распахнулась, и в неё ступил Рэпмон, его приятель приземлился на стул и, не считая сколько, принялся наваливать ложкой из сахарницы порции глюкозы себе в чай. Намджун вошёл на свет и забуксовал на пороге от небольшого удивления.
– Опа-на, ты чего тут?
– Да вот, подвез Джинни, она предложила выпить чаю, пока буду ждать тебя, чтобы рассказать, какой я сегодня молодец, - перевирая и отшучиваясь, Шуга не нашёл нужных фраз, чтобы вот так сразу, без подготовки, попросить дозволения товарища о том, чтоб встречаться с его мелкой сестренкой. Вкус её поцелуя ещё не остыл на его губах, и эти губы принялись забалтывать Рэпмона, поведав о нападении двух нетрезвых типов после того, как он заступился за хорошую девушку. Внимательно слушая, Намджун, одобрительно кивая и сокрушаясь над тем, каких гондонов носит земля, подгреб чашку Джинни к себе, и когда она высунулась из-за угла и увидела беседу двух приятелей, то лишь пожелала всем спокойной ночи и убежала к себе. Юнги вздохнул. Сегодня его проблема не разрешится.
Юна не могла уснуть. Всё её хладнокровие, выдержка, умение проглатывать и терпеть – это могло длиться очень долго, но всё равно находился момент, когда, оставаясь в одиночестве, она могла избить подушку, порычать или поплакать. Но только так, чтобы никто и никогда не узнал об этом. И, действительно, в её жизни не было даже захудалой подружки, которая бы знала, что Юна – тоже человек. Потому что у неё всегда была своя закрывающаяся наглухо комната, неприкосновенное личное пространство и время. А теперь её этого лишили. Как тихонько выйти из себя, чтобы это осталось незамеченным, девушка пока не представляла. Попыталась поплакать в душе, но не вышло. Боялась, всё-таки боялась, что кто-нибудь из её охранников вышибет дверь и сделает с ней что-нибудь жуткое. Разумеется, сам Чон Хосок этого не сделает – он же не хочет жениться! Но кто запрещает это одному из его дружков? Особенно этому, который Джин. Хоть и вежливый, но когда он на неё смотрит, она чувствует себя полуголой. Хорошо, что он провел здесь лишь вечер, принеся еду, приготовив ей ужин – надо же! Его даже не просили – и уйдя, сменившись на другого, представившегося как Ви. Ей сначала показалось, что он сказал «Ли», ну, по фамилии представился, как принято в высшем обществе. А нет, это было имя. Односложное и простое, так что становилось ясно – кличка. Откуда Хосок набрал всю эту разноперую свору? Он им платит или они его хорошие товарищи? Юна вышла из спальни и пошла на кухню, манившую светом. Предпочла бы одиночество на ней, но выгнать своих охранников она не в силах.
Ви сидел на подоконнике и, пододвинув к себе пепельницу, держал в левой руке ещё незажженную сигарету, а правой писал что-то в тетрадке, лежавшей на его коленях. Он не повернул головы, но когда она появилась в проходе, заговорил:
– Если мешаю или смущаю, скажи, я пойду в прихожую, - Юна растерялась от такого предложения и ей стало совестно его куда-то прогонять. В конце концов, он не мешал подходить ни к чему из нужного: холодильнику, плите, кофеварке, столу, и занял то место, которое она сама бы не заняла никогда.