Три цвета отражений
Шрифт:
– Я читала о людях, породнившихся с древним миром. Тот мир жил до Христа и был проклят. Может, это народы Гога и Магога. Не от того ли и название – Магония? Они исторгнуты на бесплодный край земли, где всё их волшебное могущество не в силах вырастить ни колоса, ни корня. Вот они и похищают снедь у нас, а зло, которое они творят – от лютой зависти к нам, живущим с хлебом. Они прилетают, чтобы любоваться на причинённые нам несчастья. Как по Писанию – пёс всегда возвращается на свою блевотину.
– Ваше Сиятельство!
Скатившись на пол («Ах, ах, вы убьётесь!»), Альберта в четыре руки одёрнула на себе сбившуюся одежду. Замковый господский швец ум сломал, гадая, как сшить для быстро подросшей Бертольфин камизу и блио. Нижняя часть блио в итоге стала похожа на конскую попону, чтоб закрыть брюшко и все ноги. Рукава оказались длинны, и Альберта постоянно их закатывала.
Матушки Альберта не боялась, кроме тех случаев, когда Эрменгарду донимали звуки в голове. «Это она вспомнила свой горький день, – шептала Готлинда, торопливо уводя испуганную девочку из матушкиного покоя. Чаще Эрменгарда сидела, раскачиваясь и напевая, ходила вдоль стен, касаясь их ладонями, или слушала у окна доносящиеся снизу голоса. В таком состоянии она никого не замечала. Но порой на неё находило – она принималась метаться, часто дыша и издавая бессвязные крики, между которыми вырывались слова – «Отпустите! Не троньте меня! Мне больно!» – и порывалась биться головой о стену, но служанки оттаскивали Эрменгарду к постели и укладывали, от чего она ещё громче кричала, пока не теряла силы.
– У неё в голове чужой голос, – объясняла Готлинда примолкшей Альберте, – голос и стук. Она страшится, что за ней придут те, кто испортил ей голову.
– А если они придут, кастелян их не впустит, – храбрилась Альберта. – У нас высокие, крепкие стены и лучники.
– Да, дитятко. Здесь мы в безопасности.
– Надо поймать их и повесить на дереве, – вслух рассуждала Бертольфин, донельзя обиженная тем, что мама даже слова ей не скажет. – А чьи они были вассалы? или просто разбойники?
– Ох, если б знать. Они ни следа не оставили, только копыто. Его нашли вместе с вашей матушкой.
Белое копыто, сохранявшееся в ларце у капеллана, Альберта потребовала показать позднее. Оказалось, никакое это не копыто, а усечённый конус высотой и шириной в полпяди, с вырезанными по кругу у основания знаками. Был крупный знак, похожий на раздавленного паука, и на плоской вершине копыта. Капеллан не мог прочесть знаки.
– Должно быть, Ваше Сиятельство, эта вещь сделана из рогов зверя по имени слон. Слон живёт в Африке, и во рту слона растут рога, а на носу – хвост.
Слон ужаснул Альберту, но копыто содержало некую загадку, и, возможно, помогло бы найти обидчиков матери. И так, и сяк она вертела копыто, царапала когтем и пыталась раскусить, но белая кость не поддавалась. Даже острый железный резец её не повреждал! Значит, не кость.
Альберта велела скопировать надпись и послать мудрым людям, сведущим во всех искусствах и науках, в разные города – и в Марбург, и в Маэн, и в Дьенн, а также в Эрль и Бремен. Но никто те знаки не растолковал.
На лысой вершине пологого холма громоздились глыбы камней. Средний, самый большой, вздымался от травы к небу на семнадцать локтей; боковые, кряжистые, стоящие кзади – локтей в десять высоты, и на них непостижимым образом наложена была каменная поперечина. Вилланы, сохранившие изустные предания о прошлом, говорили, что их пращуры, тогда вольные люди со своим князем-язычником, выжили из этих мест племя мелкорослых и черноволосых, вскапывавших землю корягой, и тот дикий чернявый народ поклонялся камням на холме, называя их наследством старых великанов. И посейчас верили, что пройдя в каменные врата с нужными словами, можно обрести второе зрение и знание того, что человеку не положено.
– Что, если пройти под поперечиной, читая «Отче наш» наоборот? – промолвила Альберта, спрыгивая с Резвого у подножия камней-столпов. – Грешно ли это будет?..
Из предосторожности, чтоб бес не внёс её слова на хартию грехов, она тут же перекрестилась правой верхней рукой, а правой нижней тронула навершие меча; нижняя левая ощупала рукоять охотничьего кинжала. Здесь, на возвышенном и открытом месте, она отчётливо ощущала, что их всего двое. Благо, у таких мест никто засад не устраивает.
«Будь я вожаком магонцев, – думала Альберта, вскинув голову и изучая верхушку главного столпа, – я бы дневала с отрядом здесь, выставив туда, на верх, дозорного, а по опушкам у холма – сторожевых. Отсюда и кораблям лёт свободный. В лесу, между стволов, не разлетаешься, мачты и вёсла поломаешь».
«Крылья теней, – размышляла она, обходя столп, – что это, вёсла или паруса?..»
Она вышла из-за камня, когда Адриен, тоже спешившись, дал своему Каурому овса в ладони, и конь бережно брал угощение, кося на седельную суму – нельзя ли ещё горстку?
– Досадно. Я считала, в округе нет лучшего места для стоянки их судов, а похоже, они здесь и не бывали.
– Боятся старых великанов, – ответил Адриен.
– Дальше, лигах в пяти – монастырские земли святого Агапия, – чертила рукой в воздухе план местности Альберта. – В лесу есть вырубки и заимки. Чтоб всё осмотреть, надо не день и не два. Велю сбить и принести сюда лестницы, на большом камне поставить дозор, а внизу сложить четыре костра. С какой стороны тень покажется – столько дымов и пустят, из Лансхольма их будет хорошо видно… А ты сам, часом, не хотел пройти через врата? – голос Бертольфин стал тоньше. – Сказывают, пройдя задом наперёд и твердя имя девицы, можно снискать её любовь.
Конец ознакомительного фрагмента.