Три цветка и две ели. Первый том
Шрифт:
«Казалась та прекрасная особа творением самих Небес, да за нежным обличием белокожего ангела с золотистыми локонами и глазами цвета зеленого моря притаилось нечистое создание с нечеловечьей сущностью – тварь из кровавой реки Ахерон, омывающей Ад, чудовище призванное искушать и губить души мужчин. Такие дьявольские сущности зовутся сиренами, и поселяются они в пустой плоти после того, как демоны вырвали душу за колдовство и бросили ее в Пекло. Сладким голосом поют сирены, дурманя мужам разум, пробуждая в них неутолимую похоть и выпивая через низменные услады все их жизненные силы, будто воду. Двух своих супругов, как было сказано выше, эта дама уже отправила за неполный год в могилы, а герцог Рагнер Раннор потерял от колдовских чар
«Неизвестен точный год, когда избранница герцога Раннора продала или же потеряла душу, а в ее плоть вселилась сирена. Известно лишь, что еще до возраста Посвящения она имела связи с ведьмами и демонами, значит: ворожила, дабы завлечь чарами достойных людей и дабы самой возвыситься на их имени, состоянии и знатности. Подтверждают ее колдовские занятия весомые свидетельства, в том числе письмо от столь высокочтимой особы, как последняя королева Орзении, или же донесения от уважаемого в Ларгосе настоятеля храма, который однажды загадочным образом исчез и, несомненно, был убиен Рагнером Раннором по наущению сирены. Кроме того, сама жизнь этой особы, череда ее супружеств и скорые смерти ее мужей лучше любых слов доказывают правдивость ее дурной славы».
«Эта дама должна была бы иметь собственную главу в "Книге Позора", и если бы женский род обладал теми же правами, что и мужской, то ее имя стало бы известным во всей Меридее. Ведь именно она погубила герцога Рагнера Раннора, но выпила не жизнь, а иссушила его душу. Давно имел герцог Тидии склонность к преступному падению. За неправедные измышления, богохульные выходки и многие жестокие деяния Лодэтский Дьявол и получил возмездие – такую возлюбленную, которая довершила начатое им самим падение и окончательно утянула его за собою в бездну».
Глава I
11день Трезвения, 2 год, 40 цикл лет
– Прескверный день окончается не яблоком, а конфетою, – слушая гулкий грохот грома, прошептала Маргарита и нарисовала большим пальцем крестик на груди. – Да еще такой день! Лодэния точно меня полюбит, раз встречает так скверно!
Девушка лежала в темноте на заправленной кровати, полностью одетая и готовая к незамедлительному бегству из каюты. Правда, куда бежать, она не знала. В два решетчатых оконца, то и дело озаряемых вспышками молний, швыряло капли дождя. Ветер свистел сквозь щели балконной двери, иногда завывая, иногда зловеще нашептывая. Порой он обрушивался мощью на толстое оконное стекло и неистово, мучительно задыхаясь, рвался сквозь частую решетку внутрь. Ночное небо раскалывалось с резким треском, словно в тучах взрывались громовые бочонки Лодэтского Дьявола, и Маргарита всякий раз вздрагивала, после чего цепенела от ужаса, едва веря в то, что еще жива. Кровать под ней то уходила вниз, то качалась, то круто кренилась. В оконца каюты девушка старалась не смотреть – там черные пенистые волны, исколотые и разъяренные прострелами с небес, пытались нагнать и проглотить их корабль, казавшийся таким гигантским у пристани и ставший крошечным среди разбушевавшегося моря.
Рагнер ушел на верхнюю палубу где-то с час назад, оставив с Маргаритой в каюте Айаду – та сначала бесстрашно дремала на своей подушке, но когда грохотанья небес принялись предрекать «Хлодии» сожжение еще до гибели в пучине, то собака начала жалобно скулить из угла. Маргарита сама была бы не прочь подвыть ей, но тихо лежала в алькове, на кровати, сжавшись от страха в комок, и радовалась тому, что ее ложе встроено в стену, что скамья-ларь и стол надежно прибиты к полу, а два стула Рагнер привязал веревкой к ножкам стола.
Ураган обрушился на бело-синюю трехпалубную «Хлодию», самый большой и роскошный корабль лодэтского короля, на второй день как она миновала пролив Пера между великим островом Орзения и полуостровом Тидия, как оказалась в водах Лодэнии посередине Хельхийского моря и Малой Чаши – попала в Водоворот Трех Ветров, печально известный внезапными бурями, несметным числом потопленных судов и загубленных душ.
А до этого погода благоприятствовала от самого Орифа, от сорокового дня Кротости, и не портилась до сего зарождающегося одиннадцатого дня Трезвения: попутный ветер задорно раздувал два косых белых паруса «Хлодии», летнее северное солнце жарило не хуже южного солнца Лиисема. На протяжении шести-семи дней Маргарита любовалась неприступными скалами западного побережья Тидии, что вырастали из Банэйского моря отвесными стенами, а за ними, среди облаков, вздымались призрачные ледники. Маргаритки, будто россыпи жемчуга, раскрашивали крутые возвышенности, крикливые птицы заполоняли выступы, в голубом небе парили орлы и соколы, завораживая глаза грациозной плавностью полета.
Шестого дня Трезвения «Хлодия» миновала «Водные ворота Лодэнии» – вход в пролив Пера. На северо-западной оконечности полуострова Тидия падал в море со скал водопад, и, услышав его шум, Рагнер позвал своих гостей на крышу кормовой надстройки корабля – на нависающую над волнами смотровую площадку, огороженную с трех сторон балюстрадой и увенчанную синим шатром. Туда же поднялся и принц Эккварт, младший двэн Рагнера. Этот высокий, изящный, приятный лицом семнадцатилетний юноша удивил орензчан отсутствием надменности и очаровал их галантностью. Даже Диана Монаро чувствовала к нему доверие; Енриити же, казалось, влюбилась в Эккварта с первого взгляда.
За более чем четыре триады, что длилось путешествие, хладнокровная Диана Монаро будто превратилась в статую из черного гранита – она всегда появлялась в строгом черном платье и с траурной вуалью на лице, всегда молчала и общалась с Рагнером или Маргаритой через свою воспитанницу. Четырнадцатилетняя Енриити, напротив, расцветала – даже слабость из-за морской болезни украшала эту хрупкую брюнетку: изнеможение белило кожу и обволакивало синеватыми тенями бархатно-карие глаза. При этом Енриити изо всех сил старалась покорить сердце принца Эккварта, не позволяя недомоганию себя одолеть и запереть в каюте. Находясь на смотровой площадке «Хлодии», она делала вид, что сегодня ей намного лучше, обмахивалась круглым опахалом из белых перьев и кокетничала с Экквартом – принц охотно ей улыбался и с удовольствием отвечал на ее вопросы.
И Рагнер изменился – он перестал быть лысым. В Бренноданне его темно-русые волосы еще торчали смешным, колючим ежиком, но к шестому дню Трезвения они наконец пригладились и теперь напоминали короткую стрижку, предпочитаемую рыцарями. Одевался Рагнер Раннор привычно во всё черное: узкие штаны, короткий камзол, плащ и берет с развалистым пером.
Маргарита в тот день носила белый шаперон с большим отворотом у лица, похожий на ее злополучный красный чепец, и шелковую мантию в мелких складках. Этот нераспашной серый плащ-пелерина с двумя прорезями для рук покрывал ее чехлом от шеи и практически до пят – лишь такое убранство спасало нежную, лилейную кожу северянки от солнечного жара и морского ветра.
Около Маргариты находились еще Марлена и Магнус Махнгафасс – брат Амадей в недавнем прошлом. За время путешествия он загорел, пополнел, вернее, «оброс мясом», более не опирался на трость, – в остальном выглядел так же, как в день прощания с Элладанном, – черные волосы до плеч, усики, переходящие в бородку; простая черная одежда без украшений или вышивки. А Марлена, переносившая качку даже хуже, чем Енриити, исхудала вдвое. Она бессильно держалась одной рукой за плечо Магнуса, а другой рукой тоже обмахивала складным веером свое зеленоватое лицо.