Три дня с миллиардером
Шрифт:
Странно, но голос больше не дрожит. То ли я окончательно перестала бояться, то ли мне уже все равно, что со мной будет.
— Суки! — матерится Антон, пиная разбросанные вещи. — Разувайся. Греть тебя буду. И мыть, — добавляет с брезгливостью.
— Меня не надо мыть. Я не ребенок. Апчхи!
— Вот только твоих соплей накануне свадьбы не хватает.
— Какая тебе разница? Я всего лишь поставлю подпись в ЗАГСе. Все остальное ляжет на плечи Инессы.
— Я смотрю, она тебе покоя не дает. — Дав мне снять обувь, Антон берет меня под локоть и уводит
— Губу закатай, — ворчу, нахмурившись.
— Раздевайся.
— Еще чего!
— Раздевайся, я сказал! Или сам раздену!
— Антон, не будь настолько говнюком. Я сама помоюсь.
— Сама ты уже достаточно наделала.
Я озираюсь по сторонам. Некогда уютная ванная превратилась в сущий бардак. Полотенца и халаты на полу, зубные щетки, тюбики и флаконы в раковине, все шкафчики распахнуты, с вентиляции снята сетка и брошена на крышку унитаза, а его бачок вскрыт и оставлен в таком виде. Не знаю, что именно ищет майор — оружие, наркотики, труп, — но занимается этим основательно. Громовы — это его собственная кость в горле.
— Что ему надо? — спрашиваю, поежившись. — Майору?
— Хоть что-нибудь. Он каждые полгода нас трясет.
— Это из-за Рината? С него началась ваша вражда?
— Из-за него, — не отрицает Антон. — Беркут думал, что быстро расправится с Львом Евгеньевичем и заберет Рината, пока тот несовершеннолетний. Процесс затянулся, Ринат полноценно стал членом семьи, и теперь его брат готов посадить за решетку даже его. Сейчас для него это дело принципа.
— Он знает, что я вру.
— Знает. Но доказательств нет.
— Он найдет мою маму и обязательно за что-нибудь зацепится.
— Даже не надейся. Мы подстраховались.
— Как? — произношу, но не слышу своего голоса, потому что уши закладывает звоном.
Антон прикипает ко мне пристальным взглядом, одним шагом пересекает расстояние между нами и повторяет:
— Раздевайся.
— Пожалуйста, — умоляю я шепотом.
Его терпение лопается. Сдергивает лямки комбеза с моих плеч, стягивает, обжигая кожу плотной джинсовой тканью, и раздирает футболку в клочья. Я остаюсь перед ним в одном лишь хлопковом белье. Сгорбившись, обнимаю плечи руками и туплю взгляд в пол, молясь, чтобы он хотя бы остатки одежды не сорвал.
Одной рукой обвив мою талию, превратившуюся в тростинку в тугом железном кольце, заталкивает меня в душевую кабину прямо под теплые струи воды, которые поначалу кажутся горячими, почти кипятком.
— Ай! — взвизгиваю я.
— Тише-тише, сейчас привыкнешь! — Антон остается за моей спиной. Не прижимается, но слишком близко. Мокнет вместе со мной.
Проходит секунда или две, и я замираю, ощутив его пальцы на своих плечах. Подцепив ими бретельки лифчика, он тянет их вниз.
Рефлекторно кладу свои пальцы поверх его. Чуть повернув голову, прошу:
— Не надо.
Его руки отстраняются. Я облегченно выдыхаю. Однако рано надеюсь, что Антон оставит меня в покое.
Дверца кабины закрывается, и ловким движением двух пальцев щелкает застежка лифчика. Он буквально слетает с меня, приземлившись побежденной жертвой у ног.
Время останавливается. Шум воды больше не глушит биение моего сердца, эхо которого долбит в висках, в ушах, во всем моем теле. Кабина наполняется паром, запахом сырой земли, смывающейся с меня, и запахом мужского тела — сильным, горьким, безжалостным.
Я прячу грудь в ладонях, до боли кусая губы и жмурясь. Не хочу вот так. Не хочу быть его подстилкой. Не хочу, чтобы его грязные руки прикасались ко мне, оставляя не просто следы, а настоящее клеймо зла.
— Не думай, что я всех своих девчонок в душе полоскаю, — вдруг говорит он с очевидной ухмылкой. Большим пальцем залезает под резинку моих трусиков и медленно тянет их вниз по бедру.
— Ого, какая честь, — вырезаю из себя каждый слог. — Спасибо.
Антон склоняется к моему уху, звучно тянет ноздрями запах и царапает меня хриплым голосом:
— Тебе спасибо, карамелька. Еще никого я так сильно не хотел и убить, и трахнуть.
Воздух застревает где-то у меня в горле. Этот зверь с треском разрывает мои трусы, заставив меня возненавидеть не только его, но и себя. Уже за то, что он просто рядом.
Выдавив шампунь на свою ладонь, растирает в моих волосах и вспенивает, агрессивно массируя, словно силясь вскрыть мой череп, а потом изнасиловать его. Не удивлюсь, если и такие фантазии роятся в его больной башке.
Расслабиться не получается. Даже стоя к нему спиной, чувствую, как он следит за стекающей по мне пеной, взглядом касается моих голых ягодиц и бедер. А особенно наслаждается, когда вспененной губкой ведет по всем изгибам.
Я с большим трудом и еще большей неохотой отнимаю ладони от груди, позволяя этому извращенцу вдоволь насытиться моментом. Но вцепляюсь обеими руками в его запястье, когда он спускается вниз и собирается юркнуть промеж ног.
— Там я сама! — заявляю сорвавшимся криком. — Прошу тебя. Пожалуйста, блин!
— Многое теряешь, Рина, — шепчет он, отдавая мне губку. — Тебе бы понравилось.
— Не факт. Потому что я тебя презираю.
Повернув голову, смотрю ему прямо в глаза. Всем своим видом и тоном даю понять, как он мне противен. И даже если он возьмет меня силой, никакой похотью к нему я не проникнусь.
— Это заводит еще сильнее, — отвечает он.
Мгновенье держит зрительный контакт, потом открывает дверцу и выходит. Промокший до нитки.
— Не спеши. Можешь закончить. Я подожду.
Явно, сволочь, говорит не о помывке.
Схватившись за ручку, задвигаю дверь и выдыхаю. Невыносимый тип! Невоспитанный, озабоченный хам!
Отшвырнув губку, открываю воду на полную мощь и руками тру себя до скрипа. Готова кожу содрать, лишь бы смыть с себя любые его следы. Чтобы не пропахнуть им, не пропитаться. И без того тошнит от мысли, что скоро ко мне прилепится их чертова фамилия! Громова Екатерина… Хоть сейчас вешайся…