Три дня в Шадизаре
Шрифт:
— Вероятно, раньше боялись чего-то. Теперь не боятся. Странно, ведь гхуула мы не прикончили.
Монах некоторое время стоял в задумчивости. Затем медленно двинулся в сторону деревни.
— Ладно, идём. Нам обоим стоит отдохнуть перед новой охотой, да и ребра болят…
Некоторое время они шли молча. Внезапно Даркл остановился, повертел головой, принюхался.
— Слушай, ты говоришь, что не слышал птиц. Они не пели, так как кого-то боялись. Предположим, гхуула. Получается, они не пели несколько лет? Чушь!
— Чушь, — согласился Сит, — да и гхуул не мог вот так вдруг
— Значит, на нас напал не гхуул. Это раз. Ты удивляешься, почему гхуул на тебя не нападал? Кажется, я знаю. Идём-ка сюда.
Монах пошёл вслед за северянином в чащу. Через минуту они оказались на поляне, посреди которого высилось многовековое дерево. И на этом дереве находился гхуул.
Минуту спустя молчание нарушил Сит:
— Как ты нашёл…
— По запаху. Он здесь висит по меньшей мере неделю.
— Да, не хотел бы я так умирать, — поёжился монах.
Гхуул висел, перекинутый через ветку, изломанный и истерзанный кем-то, куда более страшным, чем он сам. Оскаленная пасть и свисающая лохмотьями серая голая кожа свидетельствовали о безжалостности и свирепости убийцы. Смерть монстра–людоеда, видимо, была ужасной.
— Интересно, кто его так… и зачем?
— Правильный вопрос, — ответил монах, — вероятно, тот, кто напал на нас.
— Странно. Если он так вот расправился с гхуулом, то и с нами бы сладил в два счета. Заметь, на нас — ни царапины, только ушибы, а его полосовали такими когтями, что и лев бы обзавидовался…
Даркл клинком меча, чтобы не прикасаться к разлагающейся туше руками, сбросил гхуула с сука и одним точным ударом отсек голову, затем затолкал её в седельный мешок.
— Думаю, можно сообщить людям радостную весть.
— Ага. Не забудь сказать им, чтоб всегда, входя в лес, прислушивались к пению птиц.
— А ты куда путь держишь?
— Да если б я знал, — ответил Даркл, — надо заплатить должок, да не знаю кому.
— И что, — невинно поинтересовался Сит, — большой долг?
— Большой. И я заплачу его с большой радостью.
— Путь втрое дольше, если не знаешь, куда идти.
— Зато каждый шаг неизбежно его сокращает.
— Отлично сказано. Если мне суждено читать когда-нибудь проповеди своим ученикам, я непременно повторю им твои слова, варвар.
— Я не варвар, — засмеялся Даркл, — а слова можешь повторить, если больше ничего умного им сказать не сможешь.
— Разве ты не скажешь больше ничего умного? — ухмыльнулся Сит.
— Разве тебе нечего больше делать, кроме как брести кто знает куда с каким-то варваром?
Монах задумался, и некоторое время они шагали молча.
— Знаешь, для меня все пути одинаковы — я иду туда, где могу сделать что-то нужное и важное. Твой путь долог, но вместе мы будем делать два шага вместо одного.
— Тоже хорошо сказано. Это ты расскажешь своим ученикам?
— Если доживу. Я чувствую, что вступаю на новый, неизведанный, опасный путь. И делаю это с радостью и смирением.
— Я рад. Что может быть в дальней дороге лучше хорошего попутчика?
Лес закончился. Взошло солнце, осветив благодатным светом двух путников и их неблизкий путь.
Все дороги ведут в Шадизар
Рассвет и сумерки в пустынях и степях — явления чрезвычайно скоротечные. Два всадника, едущие по дороге, ведущей в Шадизар, прекрасно это знали, однако сумерки всё-таки застали их посреди широкой степи. К счастью, взошла луна и хорошо осветила дорогу, по которой кони пока ещё довольно бодро несли своих седоков. Даркл мог бы ехать так хоть до утра: когда он покупал себе нового коня, то совершенно случайно выбрал иноходца, неведомо как затесавшегося в табун обычных, ничем не примечательных лошадей. Каким образом торговец лошадьми умудрился не распознать в животном иноходца, северянин мог только догадываться. Разумеется, просвещать идиота он не стал: за череп гхуула удалось выручить неплохие деньги, но их не хватило бы и на хвост столь дорогого скакуна. И теперь Даркл наслаждался комфортной ездой без тряски, словно какой-нибудь вельможа, и любовался окружающим пейзажем. Правда, особых красот в степи нет, лишь пожухлая трава, песок, странные растения с иглами вместо листьев да барханы. Траву и пески он видал и раньше, а вот горы песка и колючие растения оказались в диковинку.
Вдобавок, днём солнце припекало весьма основательно: северянин давно уже странствовал южными для него землями, но так далеко забрался в первый раз. Менее выносливый монах страдал от жары сильнее: месяца странствий на юг ему не хватило, чтобы привыкнуть.
— Знаешь, это хорошая мысль — путешествовать при свете луны, — задумчиво сказал Сит, — не так жарко. Жителям цивилизованных стран в подобных условиях приходится не так легко, как более диким народам.
— Ну конечно, — охотно согласился Даркл, — цивилизованные, хе–хе, люди разменяли свою силу и стойкость на самопровозглашенное право называть варварами тех, кто остался силён и стоек. Ещё бы им не приходилось туго.
Монах в ответ гневно засопел, но промолчал.
— Слушай, проповедник, ты не обратил внимания на то, что нам после полудня не встретилось ни единого постоялого двора, кроме того покинутого?
— Я заметил, что мы ночью едем, а не спим, что в принципе одно и то же, варвар.
— Я не варвар.
— Кстати, — проигнорировал Сит возмущение товарища, — поскольку ты раньше не бывал в по–настоящему цивилизованных областях мира, то не мог знать, что других постоялых дворов быть и не должно. Тот, который мы миновали перед полуднем, и тот покинутый отстоят друг от друга как раз на расстояние дневного пути торгового каравана. Странно, почему тот забросили. Судя по тому, что его ещё не засыпало песком, он покинут где-то с месяц назад. Там, конечно, ничего ценного не осталось, ты сам видел.
— Хм… Но почему? И где тогда ночуют купцы?
Тут впереди, словно в ответ на вопрос, появились отблески огней костров. Судя по всему, это остановился на ночёвку караван. Подъехав поближе, они убедились, что это действительно так.
Охранники, вооружённые луками и кривыми саблями, вскочили с мест, но опустили оружие, увидев перед собой всего двоих всадников. Их командир, черноусый крепыш лет сорока, поприветствовал Даркла и Сита и криво улыбнулся:
— Что, не нашли, где ночевать?