Три любви Михаила Булгакова
Шрифт:
Но именно тогда он, полный неясности, душевной смуты, безнадежности и тоски, проявил всю цельность своего характера, не терпящего никаких компромиссов.
Он доказал это не только как писатель, но и как человек».
О разговоре Шиловского с Булгаковым вспоминала и тогдашняя жена Ермолинского М.А. Чимишкиан: «Тут такое было! Шиловский прибегал (на Б. Пироговскую, где жили Булгаков и его вторая жена Л.Е. Белозерская. – Б. С.), грозил пистолетом…» По утверждению Чимишкиан, «Люба (Л.Е. Белозерская. – Б.С.) тогда против их романа, по-моему, ничего не имела – у нее тоже были какие-то свои планы…» Думаю, что скорее Любовь Евгеньевна просто делала хорошую мину при плохой игре – никаких женихов у нее в ту пору не было.
Елена Сергеевна, как хорошо известно, послужила главным прототипом Маргариты в романе «Мастер и Маргарита». Там о любви главных героев говорится так: «Любовь выскочила перед
Так поражает молния, так поражает финский нож!
Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга…»
Не исключено, что первая встреча Мастера и Маргариты в переулке у Тверской воспроизводит первую встречу Булгакова с Еленой Сергеевной после почти двадцатимесячной разлуки.
Возобновление отношений Шиловской и Булгакова относится к концу августа – началу сентября 1932 года. На последнем листе парижского издания «Белой гвардии» Булгаков зафиксировал: «А решили пожениться в начале сентября 1932 года. 6. IX. 1932 г.» Сохранился отрывок булгаковского письма Шиловскому, датированный тем же числом: «Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше. И мы хотим пожениться». Е.А. Шиловский, в свою очередь, еще 3 сентября 1932 года, очевидно после объяснения с женой, писал родителям Елены Сергеевны в Ригу: «Дорогие Александра Александровна и Сергей Маркович! Когда Вы получите это письмо, мы с Еленой Сергеевной уже не будем мужем и женой (вероятно, в этот день они подали заявление о расторжении брака. – Б. С.). Мне хочется, чтобы Вы правильно поняли то, что произошло. Я ни в чем не обвиняю Елену Сергеевну и считаю, что она поступила правильно и честно. Наш брак, столь счастливый в прошлом, пришел к своему естественному концу. Мы исчерпали друг друга, каждый, давая другому то, на что он был способен, и в дальнейшем (даже если бы не разыгралась вся эта история) была бы монотонная совместная жизнь больше по привычке, чем по действительному взаимному влечению к ее продолжению. Раз у Люси родилось серьезное и глубокое чувство к другому человеку, – она поступила правильно, что не пожертвовала им.
Мы хорошо прожили целый ряд лет и были очень счастливы. Я бесконечно благодарен Люсе за то огромное счастье и радость жизни, которые она мне дала в свое время. Я сохраняю самые лучшие и светлые чувства к ней и к нашему общему прошлому. Мы расстаемся друзьями».
Показательно, что любовной связи, а потом и браку Булгакова с Еленой Сергеевной не помешал присущий Булгакову бытовой антисемитизм, столь ярко запечатленный в его дневнике. Любовь оказалась сильнее предрассудков. В ряде дневниковых записей Булгаков демонстрирует неприязненное отношение к евреям. Так, в дневниковой записи в ночь с 20 на 21 декабря 1924 года не встретившие поддержку писателя действия французского премьера Э. Эррио, который «этих большевиков допустил в Париж», объясняются исключительно мнимо еврейским происхождением политика: «У меня нет никаких сомнений, что он еврей. Люба (Л.Е. Белозерская. – Б. С.) мне это подтвердила, сказав, что она разговаривала с людьми, лично знающими Эррио. Тогда все понятно». Также подчеркивается и еврейская национальность не понравившегося Булгакову драматического тенора Большого театра В.Я. Викторова, а неодобрительно отзываясь о публике, посещавшей литературные «Никитинские субботники», писатель подчеркивает, что это – «затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев». Булгаков явно разделял бытовой антисемитизм, выразившийся в негативном стереотипе евреев, со своей средой – русской православной интеллигенцией Киева, причем этот стереотип был усугублен значительной ролью, которую сыграли в революции лица еврейского происхождения. Л.Е. Белозерская вспоминала, как не понравилась им с Булгаковым пьеса И.Э. Бабеля «Закат» именно из-за русофобских реплик: «В… 1928 году мы с М.А. смотрели пьесу Бабеля «Закат» во 2-м МХАТе. Старого Крика играл Чабан, его жену Нехаму – Бирман, сына Беню – Берсенев. Помню, как вознегодовал М.А., когда Нехама говорит своему мужу: «А кацапы что тебе дали?.. Водку кацапы тебе дали, матерщины полный рот, бешеный рот, как у собаки…» Однако автор «Белой гвардии» и «Дней Турбиных» смог подняться над предрассудками: именно евреи выступают у него безвинными жертвами Гражданской войны.
3 октября 1932 года брак Елены Сергеевны с Шиловским был официально расторгнут, а уже 4 октября был заключен ее брак с Булгаковым. Сохранилась его шутливая записка, переданная на заседании во МХАТе режиссеру В.Г. Сахновскому: «Секретно. Срочно. В 3 3/4 дня я венчаюсь в загсе. Отпустите меня через 10 минут».
Вскоре после свадьбы пришла печальная весть. Елена Сергеевна 25 октября 1933 года записала в дневнике: «Под утро видела сон: пришло письмо от папы из Риги, написанное почему-то латинскими буквами. Я тщетно пытаюсь разобрать написанное – бледно. В это время Миша меня осторожно разбудил – телеграмма из Риги. В ней латинскими буквами: «Papa skonshalsia».
Младшего сына Сережу, оставшегося с матерью, Булгаков полюбил как родного. Уже на склоне лет, в октябре 1968 года, Е.С. Булгакова в письме к своему племяннику воспроизводит такую зарисовку прежней жизни: «…Миша как-то очень легко, абсолютно без тени скучного нравоучения, говорил с мальчиком моим за утренним кофе в один из воскресных дней, когда Женичка пришел к нам, и мы, счастливая четверка, сидели за столом: «Дети, в жизни надо уметь рисковать… Вот, смотрите на маму вашу, она жила очень хорошо с вашим папой, но рискнула, пошла ко мне, бедняку, и вот, поглядите, как сейчас нам хорошо…» И вдруг Сергей малый, помешивая ложечкой кофе, задумчиво сказал: «Подожди, Потап, мама ведь может `искнуть еще `аз». Потап выскочил из-за стола, красный, не зная, что ответить ему, мальчишке восьми лет».
Е.А. Шиловский помогал жене и сыну, но с Булгаковым больше никогда не встречался, затаив обиду на него на всю оставшуюся жизнь. С 1 сентября 1933 года Елена Сергеевна начала вести дневник, который стал одним из наиболее важных источников биографии Булгакова (сам Михаил Афанасьевич после конфискации ОГПУ в 1926 году дневника «Под пятой» дневниковых записей более не вел, да и к собственному дневнику сильно охладел еще за несколько месяцев до его изъятия органами). В письме родителям 11 сентября 1932 года она утверждала: «…Полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл и окраску. Мих. Аф., который прочел это письмо, требует, чтобы я приписала непременно:.. тем более что выяснилось, с совершенной непреложностью, что он меня совершенно безумно любит». 14 марта 1933 года Булгаков передал Елене Сергеевне доверенность на заключение договоров с издательствами и театрами по поводу своих произведений, а также на получение авторских гонораров. Она печатала под диктовку все произведения писателя 30-х годов.
Жизненная судьба благоприятствовала покинутому мужу, и уже спустя четыре года Шиловский женится на Марианне Алексеевне Толстой-Дымшиц (1911–1988), дочери мэтра советской литературы А.Н. Толстого, что, как справедливо полагают, уберегло его от сталинских репрессий военачальников в 1936–1938 годах. Толстой к тому времени был живым мифом советской пропаганды, и связывать его с «врагами народа» было бессмысленно. А вот если бы Евгений Александрович не имел столь мощного прикрытия, то после вполне вероятного его ареста и расстрела в 1937–1938 годах Елену Сергеевну, скорее всего, отправили бы в лагерь как члена семьи изменника родины (до бывших жен тогда часто тоже добирались). Булгаков в этом смысле был плохим прикрытием. Его бы в случае ареста Елены Сергеевны, наверное, не тронули бы (Сталин любил «Дни Турбиных»), но уберечь жену от лагеря он вряд ли бы смог. Между прочим, не уберег свою жену от ареста и лагеря друг Булгакова театральный художник В.В. Дмитриев. Так что, можно сказать, второй брак Шиловского стал настоящим счастьем и для Булгакова с Еленой Сергеевной.
Познакомились Шиловский с Марианной в конце 1933 года. Она так описала близким Евгения Александровича: «Красивый синеглазый военный с тремя ромбами в петлицах… Ему 43 года…», когда ей самой было 22. Через три года поженились, а 7 мая 1937 года у них родилась дочь Марина. Отца внучки Алексея Толстого было совсем уж неудобно репрессировать.
С.А. Ермолинский так вспоминал о жизни Елены Сергеевны и Булгакова в новой трехкомнатной квартире № 44 в писательском доме № 3 в Нащокинском переулке, куда они переехали 18 февраля 1934 года: «Ему исполнилось тогда сорок три, в такие годы не так просто начинать жизнь заново. И ведь у него было по-прежнему шаткое литературное положение, а у нее благоустроенная семья и двое детей. Тем не менее они оба были тверды в своем решении быть вместе…
Вот жить вместе им было негде. Елене Сергеевне пришлось перебраться на Большую Пироговскую, но там жила Любовь Евгеньевна; легко представить себе, в какой неестественной обстановке все трое очутились. Пожалуй, только ему могло показаться, что теперь, когда все наконец разъяснилось и очистилось, они, добрые и великодушные, не фальшивя, поймут друг друга. Мужчины в таких случаях или, как Подколесины, выпрыгивают в окошко, или, чаще всего, стараются найти примирительные формы и верят, что можно сделать так, что всем будет хорошо. Но этого никогда не случается. И, конечно, чем дальше, тем становилось невыносимее.