Три пары
Шрифт:
Несмотря на то что они с Шэем достигли совершеннолетия в девяностых, на пять лет позже всех остальных, Ева не могла вспомнить, когда они в последний раз что-нибудь принимали, – и даже тогда ни за что не купили бы наркотики у незнакомца.
– Давай, Ева. Я знаю, ты этого хочешь, – Фрэнк иногда смотрел на нее так, что ей хотелось извиниться перед Лиззи.
– Я приму, если ты примешь, – сказала Лиззи.
Шэй зашептал Еве на ухо:
– Без тебя будет не так весело.
Ева не хотела, чтобы вечеринка распалась так рано. Все или ничего – и варианта «ничего» уже не осталось. Она взяла таблетку, разломила ее ногтем пополам и передала половинку Лиззи.
– Умница, –
Ева запила свою половинку глотком мерло и почувствовала, как сводит желудок. Лиззи выдохнула.
– Хочу, чтобы вы все знали, что я вас люблю, на случай, если что-нибудь пойдет… через жопу. – Кажется, у нее заблестели глаза. Лиззи была актрисой и умела плакать по требованию. С ней надо было оставаться начеку. Фрэнк наклонил голову, рассматривая ее с таким холодным скептицизмом, что все рассмеялись. Ева заметила, как Беатрис и Конор обменялись одними из тех косых взглядов, движений бровей и наклонов головы, которыми умеют обмениваться только пары. Беатрис постучала по ладони Фрэнка, и он передал ей таблетку. Диван вздохнул, когда Конор откинулся на него.
– Было так весело, – сказала Беатрис. – До детей. Тогда мы ничего не боялись.
– Это потому, что нам тогда нечего было терять, – сказал Конор. Он издал высокий, слишком нарочитый смешок.
– А нам до сих пор нечего, – сказал Шэй со смехом.
Фрэнк повернулся к Конору и предложил ему таблетку:
– Ты же не хочешь отрываться от компании.
– Да ну? – Конор бросил таблетку в карман рубашки. – Коронеру она понадобится как улика.
– Конор! – взвизгнула Лиззи и мягко шлепнула его. Они флиртовали как подростки, притворяющиеся, что ненавидят друг друга.
Фрэнк опустошил свой бокал.
– Туше.
Когда они вышли из паба, дул ветер, дорога к дому светилась в лунном свете. Беатрис шла впереди, ее волосы засеребрились, а широкий подол синего платья развевался во все стороны. Лиззи повисла на руке Шэя, утверждая, что ей страшно. А еще она была пьяна, а ее длинное бархатное платье и босоножки на платформе представляли собой опасную для ходьбы комбинацию. Ева, Конор и Фрэнк замыкали шествие, двигаясь гуськом и погрузившись в себя.
Ева услышала шорох и обернулась, заметив, как Фрэнк исчезает на тропинке, ведущей в лес у поместья. Приложив палец к губам, Конор схватил ее за руку и потянул вслед за ним. Они нашли Фрэнка в куче листвы, его выдали сияющие глаза. Он затащил Еву и Конора в свое укрытие.
Где-то на дороге запела Беатрис.
Ноздри Евы наполнились острым запахом перегноя от влажной земли и солодовым жаром от мужчин спереди и сзади. Ее щека касалась колючего подбородка Фрэнка. Рука Конора, горячая и влажная, крепко сжимала ее ладонь. Ей было снова двадцать, она танцевала в толпе тел, касалась их, а они касались ее. Это было почти невыносимо, и она почувствовала облегчение, когда их обнаружили остальные.
Со своего чердака Ева смотрела, как восходящее солнце ползет по лужайке, и чувствовала ужас. Целый день без сна продержаться не удастся, но лечь и не двигаться она не могла. Дом под ней затрясся, когда захлопнулась тяжелая входная дверь. Через лужайку трусцой пробежала Беатрис, вернулась к Фрэнку, ненадолго остановившись, вероятно, чтобы проверить, дышит ли он, потом побежала дальше, ее гладкий светлый хвост подпрыгивал при каждом шаге. Невероятная выносливость.
Беатрис была почти ровесницей Фрэнка, но выглядела на двадцать лет моложе. Ева видела, как люди врезались в столбы, сворачивая шеи, чтобы еще разок взглянуть на нее. Никто никогда не оспаривал ее красоту: никто никогда и мысли не
Спустя семь лет знакомства Ева считала, что знает Конора достаточно хорошо, но вчера вечером наедине с ним она обнаружила, что он похож на игру «Угадай, что внутри», где форма упаковки не дает ни малейшего намека на спрятанный в ней подарок. Она пыталась вспомнить, о чем они говорили, но из клубка мыслей всплывали только самые случайные воспоминания: оба любили лазанью с картошкой фри, но стеснялись есть это сочетание на публике; срезали этикетки со всей своей одежды, потому что те невыносимо раздражали кожу. Конор пошел в медицину, потому что в ней можно сделать многое из того, что меняет к лучшему жизнь отдельного человека, – по той же причине Ева стала учительницей начальных классов. А еще у него была привычка втягивать в себя воздух и широко раскрывать глаза, когда она высказывала что-то, что приходилось ему по душе, и, кажется, вчера вечером ему пришлось по душе все, что она говорила. Вряд ли она была такой уж остроумной – они оба слишком плохо соображали, но разошлись, только когда свет начал пробиваться сквозь щели ставен.
Поднявшись по лестнице в свою комнату на чердаке, Ева обнаружила приоткрытую дверь и мужчину в своей постели. Сперва она решила, что это какой-то чужак, но это оказался всего лишь Шэй: он крепко спал именно там, где и должен был.
Конор тоже обнаружил свою жену в постели, именно там, где она должна была спать: лицо умыто, вчерашнее платье висит в шкафу. Он улегся рядом с ней и заснул, растворившись в ее тепле. Когда он проснулся, то ощутил холод и одиночество. Казалось, ее присутствие рядом всего несколько часов назад ему приснилось. Но ее пижама сложена. Беговых кроссовок нет. Она вернется.
Он почистил зубы, принял душ, побрился, оделся, зашнуровал ботинки и причесался, полностью игнорируя то, насколько плохо себя чувствует. Последствия ущерба, который он нанес сам себе. Он разместил два чемодана на кровати, сложил все их вещи и соединил попарно грязные носки, прежде чем их упаковать. Когда он начал складывать синее платье Беатрис, то заметил сзади пятно, похожее на старый синяк, возможно, от травы и грязи. Она что, упала? Если так, он этого не помнил.
Он все еще держал в руках платье, когда Беатрис вернулась с пробежки. Ее кожа пошла пятнами от холодного утреннего воздуха, а на лбу выступил легкий пот. Она, казалось, была так же удивлена, как и он, увидев пятно.
– Ой. В химчистке отстирают. – Она забрала у него платье, смяла его в комок и засунула в угол чемодана. – В коридоре воняет. Блевотиной. – Она села на кровать и расшнуровала кроссовки.
– Действительно? Где?
– Я не стала проверять, потому что тогда мне пришлось бы ее убирать.
– Нам придется ее убрать.
– Не буду тебя останавливать, – она издала звук: медленное урчание из недр живота. Конор ухмыльнулся, но, когда ее охватил смех, он забеспокоился, что все-таки не понял шутку.