Три поколения
Шрифт:
Колодник — излюбленное место для кладовых у запасливых бурундуков и белок. Пестун подобрался к отверстию, стукнул когтистой лапой по стволу, выгнал бурундука и съел. Потом он уничтожил весь запас орехов домовитого хозяина.
«Ненасытное горлышко! Ничего не пропустит, все под метелку метет».
Лицо Никодима возбужденно раскраснелось, глаза сверкали. Счастливый удачным решением сложной головоломки, следопыт услышал характерный гул мчавшегося в ущелье валуна.
«Опять! Опять, собачий сын! Ну, подожди же, я тебя отучу!» Никодим решил подобраться к медвежонку
Но все произошло совершенно иначе. В пагубном увлечении — обрушить с горы как можно больше камней — медвежонок подбежал к нависшему над кручей огромному валуну. Накануне он несколько раз пытался сдвинуть его с места, подрывал, снова толкал, но камень был неподвижен. Никодим смеялся вчера над пестуном. И вот сегодня пестун решил еще раз попытать счастья с этим камнем. Мальчик не выдержал и крикнул медвежонку снизу:
— Гашник лопнет!.. Пупок развяжется! Ты бы, дурова голова, весь утес попробовал сдвинуть…
Но ни Никодим, ни пестун не знали, что ливень, бушевавший ночью, подмыл камень со всех сторон.
Пестун подладился плечом и только собрался было толкнуть валун, как он с грохотом рухнул. Потеряв равновесие, медвежонок перекувырнулся через голову и вместе с посыпавшимися камнями полетел с кручи.
Побледневший мальчик схватился за выступ утеса и замер с широко раскрытыми глазами. Грохот обвала, нараставший с каждым мгновением, мчавшийся в ущелье валун — обо всем забыл Никодим. Только Бобошку, подпрыгивавшего в воздухе, как мяч, осыпаемого градом камней, — его одного видел мальчик.
Постепенно гул стих, и даже мелкие камни перестали сыпаться. У подножия горы, на груде камней лежал окровавленный медвежонок, и мальчик стоял над ним.
Никодим был без шляпы: она свалилась на бегу. Волосы растрепались, прилипли ко лбу. Губы кривились, в глазах стояли слезы.
— Доигрался! Сколько раз я говорил тебе! — с тоской и упреком сказал Никодим.
Изувеченный звереныш был недвижим. Окровавленная голова его беспомощно лежала на камнях. Круглые коричневые глазки заволокло влажной дымкой. Казалось, пестун беззвучно плакал.
Никодим опустился на колени, обхватил медвежонка руками и прислонился к мохнатой груди. Сквозь густую, мягкую, пахнущую псиной шерсть звереныша он отчетливо услышал биение сердца.
— Живой! — радостно вскричал Никодим.
Пестун с трудом повернул голову и уставился на человека бессмысленными глазами.
— Живой! Бобошка, живой! — кричал Никодим, восторженно и дико прыгая.
Медвежонок со стоном положил разбитую, окровавленную голову на прежнее место и устало закрыл глаза короткими рыжими ресницами.
Никодим опустился на корточки и начал внимательно осматривать пестуна. Правое ухо его было ободрано, правая бровь глубоко рассечена. Запустив пальцы в шерсть медвежонка на голове, Никодим ощупал ее.
«Черепуха цела!» — радостно отметил он.
Медвежонок вскинул на охотника глаза, опять посмотрел и снова закрыл их.
«Печенки отбил и из ума выстегнулся. Смотреть смотрит, а в глазах, видать, метляки летают… Дела-а!»
Внимательно ощупывая пестуна, Никодим обнаружил, что правая передняя лапа медвежонка переломлена, сломаны три ребра, шкура на правом боку кое-где тоже сорвана до мяса, а левая задняя нога вывихнута в коленном суставе и черная жесткая подошва ее уродливо запрокинулась вверх. Никодим встал. Вывернутая нога медвежонка неестественным своим положением больше всего угнетала мальчика.
Он вспомнил костоправку бабку Андрониху.
— Вот что, милый! — вдруг решительно сказал Никодим. — За Андронихой мне не бежать. И далеко, да и не пойдет она, скажет — медведь… Как будто у медведя не душа… Ты лучше потерпи, дружок, я сам попробую. Ведь ты у меня такой, та-кой!.. — Никодим не нашел больше утешений, но слова «такой, та-кой» сказал, как говорила мать, когда собиралась вытаскивать у него занозу из-под ногтя. — Перво-наперво лапку на место вправим. Ты, браток, поддержись немножечко, а я легонечко-легонечко дерну и поверну…
Обеими руками Никодим взял тяжелую заднюю ногу звереныша за вывернутую когтистую подошву. Левой ногой мальчик уперся в живот медвежонка, правую прочно поставил на камень и рванул. От боли медвежонок дернулся с такой силой, что уронил Никодима. Падая, мальчик услышал щелк в вывихнутом суставе Бобошки, похожий на звук раздавленного ореха.
«На место встала!»
Потирая ушибленное колено, Никодим закричал на пестуна:
— А ты потише! Больной тоже!..
Медвежонок подобрал ногу под себя, и новоявленный костоправ увидел, что подошва легла как следует.
— Вот тебе и бабка! Ты, брат, не гляди, что я ростом мал, я, брат, до всего дошлый.
Никодим был радостно возбужден первой удачей, много и громко разговаривал с медведем, с самим собой.
— Ну, а теперь, братишечка, за переломленную лапку возьмемся. Хоть дело это и не бывало у моих рук, но не горюй, видел я, как Андрониха сломанную ногу телке складывала и в лубок вязала…
С медвежонком Никодим провозился до вечера. Сломанную ногу сложил, плотно обернул берестой несколько раз. Поверх бересты наложил две выструганные из пихтинки палочки и прочно обмотал лыком.
Работой Никодим остался вполне доволен.
Солнце опускалось, а дела было еще много. Мальчик боялся, что в раны звереныша мухи наплюют яиц и больного «замучают черви». Он не знал, что делать со сломанными ребрами медвежонка, и решил на них махнуть рукой.
— Зарастут! О ребрах ты не горюй, Бобоша! У нас в деревне Кузька Бурнашов с утеса упал — за ястребятами лазил, два ребра и ногу сломал, из ума выстегнулся. Хромой остался, а выжил…
Оборванное ухо и рассеченную бровь Никодим вздумал забинтовать. На нем, кроме верхних штанов, были еще бязевые низики [3] , перешитые матерью из отцовского белья.
3
Низики — кальсоны.