Три прозы (сборник)
Шрифт:
Совершив переправу около полудня, эллины построились и прошли по долине, поднимаясь в горы, не менее пяти парасангов. Войско вытянулось, изгибаясь, как гигантская сороконожка. Вблизи реки не было деревень из-за войн с кардухами. Эллины расположились лагерем, а ночью выпал обильный снег. Снег шел много часов, плотный, тяжелый, и к рассвету покрыл оружие и лежащих на земле людей, сковал по ногам вьючный скот. Утром не хотелось вставать, потому что снег согревал лежащего под ним человека. Когда же Ксенофонт решился встать неодетым и начал колоть дрова, то тотчас же встал еще один человек, отнял у него топор и принялся за рубку дров. Вслед за этим и другие начали подниматься, разжигать костры и натираться мазью. В этой горной стране много мази, которой пользовались вместо оливкового масла. Она приготовляется из свиного сала, кунжутных семян, горького миндаля и терпентина.
Отсюда в течение всего следующего дня они шли по глубокому снегу, и много людей изнемогало от голода и холода. Переход был очень тяжел, так как северный ветер дул прямо в лицо, все замораживая и приводя людей в состояние окоченения.
Враги следовали по пятам за эллинами, похищая обессилевший вьючный скот и вступая из-за него в драку друг с другом. Отставших преследователи жестоко добивали, отрубая им, по своему обычаю, правую руку. Одна мысль о таком конце гнала солдат вперед, но все же усталость была столь велика, что некоторые стали отставать: у одних началась от слепящего снега болезнь глаз, у других пальцы на ногах отмерзали. Надо было непрестанно двигаться, не успокаиваясь ни на минуту, а на ночь разуваться. Если кто-либо ложился, не сняв обуви, то ремни врезались ему в ноги и примерзали, ведь старая обувь износилась, и башмаки, карбатины, были сделаны из недавно содранной бычьей кожи.
Из-за таких бедствий некоторые солдаты отстали и увидели какой-то клочок земли, черный потому, что с него сошел снег. Действительно, он растаял под воздействием испарений из источника, находившегося поблизости в лесистом ущелье. Свернув туда, они сели и отказались идти дальше. Ксенофонт узнал об этом и всеми способами и средствами принялся их уговаривать не отставать, указывая на то, что за ними следуют собравшиеся в большом числе враги, и наконец он даже рассердился. Но солдаты просили прикончить их, так как они не в силах идти дальше. Тогда решили попытаться напугать следовавших за ними врагов, чтобы те не нападали на выбившихся из сил. Уже было темно, и враги подходили, громко разговаривая на своем варварском наречии. Тогда здоровые солдаты арьергарда приготовились и побежали на врагов, а больные подняли крик и изо всех сил стали колотить копьями по щитам. Варвары испугались, бросились по снегу в лесистое ущелье, и никто из них не издал больше ни звука.
Ксенофонт со своим отрядом, сказав больным, что на следующий день за ними придут, двинулся вперед и, не пройдя и четырех стадиев, встретил на дороге спящих на снегу закутавшихся солдат, при которых не было выставлено стражи. Их разбудили, и они сообщили, что передовые отряды не двигаются вперед. Ксенофонт пошел дальше и выслал наиболее выносливых пелтастов с приказом узнать причину задержки. Они сообщили, что все войско отдыхает подобным образом. Тогда и отряд Ксенофонта расположился тут на отдых. Ночь эллины провели у костров. Где горел костер, там вследствие таяния снега образовывались большие ямы, доходившие до самой земли, поэтому можно было измерить глубину снега.
В это самое время в Мунтянской земле, по которой проходили эллины, отмечался день Красной Армии. Жителей в Грозном согнали на главной площади и объявили, что, поскольку население республики оказало поддержку немцам, партия и правительство приняли решение о переселении всех гагаузов и предателей. «Сопротивление бесполезно, – зачитывали собравшимся приказ номер такой-то, – потому что вы окружены войсками, и будет расстрелян каждый, кто попытается не подчиниться или предпримет попытку к бегству».
Ошарашенная, замершая от ужаса толпа – рассказывает дальше Ксенофонт – во главе с местными чиновниками двинулась строем по четыре на рынок, где людей погрузили в грузовики и повезли на железнодорожные пути, но не на вокзал, а на сортировочную станцию, где ожидали эшелоны с вагонами для перевозки скота.
В других селениях арестовывали только мужчин, а женщинам велели паковать вещи и быть готовыми вместе с детьми на следующий день покинуть дома. По домам ходили русские солдаты и помогали растерявшимся матерям собирать вещи, говорили, чтобы брали теплую одежду и продукты, а не патефоны или ковры, помогали снести в грузовик вещи.
Во второй половине того дня выпал обильный снег, и возникли затруднения с отправкой людей, особенно в горных районах. Перевозили на грузовиках-«студебеккерах», которые прибыли из Америки через Иран по ленд-лизу. Машины стояли с включенными двигателями, с зажженными фарами, высвечивая валивший снег. Издалека было видно зарево – мощные фары десятков грузовиков.
Жители аула Хайбах отказались исполнять приказание покинуть свои дома. «Лучше мы все умрем!» – кричали старухи и взывали к Богу не допустить несправедливости и забрать их скорее, чтобы не дать им умереть на чужой земле, а быть похороненными на земле своих предков. В Хайбах из окрестных аулов согнали всех, кто не мог или не хотел добровольно уезжать, – больных, стариков, кого поймали на дорогах, кто пас скот, кто прятался. Людей собирали в колхозной конюшне. Сквозь щели дул ледяной ветер и пронизывал до костей. Солдатам приказали обложить длинный сарай сеном, чтобы людям внутри не было холодно – так говорили замерзавшим в конюшне. Потом мунтянский воевода по фамилии Гвешиани приказал запереть ворота и сжечь сарай.
Шел мокрый крупный снег, солдаты бегали по грязи и пытались поджечь отсыревшую солому. Один шофер плеснул бензином из канистры. Солома вспыхнула. Быстро поднялся огромный костер до неба.
Внутри началась паника. Под натиском обезумевших людей двери рухнули. Бегущие впередиМунтянский воевода послал в Москву списки сожженных. Вот эти имена, но их можно не читать. Просто перелистнуть страницу.
Гаев Тута, 110 лет;
Гаева Сарий, его жена, 100 лет;
Гаев Хату, его брат, 108 лет;
Гаева Марем, его жена, 90 лет;
Гаев Алаудди, сын Хату, 45 лет;
Гаева Хеса, жена Алаудди, 30 лет;
Гаев Хасабек, его брат, 50 лет;
Гаевы Хасан и Хусейн, дети Хесы, близнецы, родившиеся накануне;
Газоев Гезамахма, 58 лет;
его жена Зано, 55 лет;
сын Мохдан, 17 лет;
сын Бердан, 15 лет;
сын Махмад, 13 лет;
сын Бердаш, 12 лет;
дочь Жарадат, 14 лет;
дочь Тайхан, 3 года;
Дули Гелагаева, 48 лет;
ее сын Сосмад, 19 лет;
другой сын Абуезид, 15 лет;
третий сын Гирмаха, 13 лет;
четвертый сын Мовлади, 9 лет;
дочь Зайнад, 14 лет;
вторая дочь Сахара, 10 лет;
Пакант Ибрагимова, 50 лет;
ее сын Аднан, 20 лет;
дочь Петимат, 20 лет;
Минегаз Чибиргова, 81 год;
ее невестка Залимат, 35 лет;
сын Залимат Абдулмажед, 8 лет;
дочь Лайла, 7 лет;
дочь Марем, 5 лет;
Кавалбек Газалбеков, 14 лет;
Зано Дагаева, 90 лет;
Керим Амагов, 70 лет;
Муса Амагов, 8 лет, из Чармаха;
Дата Бакиева, 24 года;
Маций Хабилаева, 80 лет;
врач Гириха Гаирбеков, 50 лет;
Петимат Гаирбекова, его жена, 45 лет;
Аднан Гаирбеков, их сын, 10 лет;
Медина Гаирбекова, их дочь, 5 лет;
Зурипат Берсанукаева, 55 лет;
ее дочь Ханпат Берсанукаева, 19 лет;
вторая дочь Бакуо, 17 лет;
третья дочь Балуза, 14 лет;
четвертая дочь Байсари, 9 лет;
пятая дочь Базука, 7 лет;
сын Мохмад Ханип, 11 лет;
семья Абухажа Батукаева:
его мать Хаби, 60 лет;
его жена Пайлах, 30 лет;
его сын Абуезид, 12 лет;
его дочь Асма, 7 лет;
вторая дочь Гашта, 5 лет;
третья дочь Сацита, 3 года;
новорожденная дочь Тоита;
семья Косума Алтимирова:
дочь Залуба, 16 лет;
сын Ахмад, 14 лет;
второй сын Махмад, 12 лет;
семья Кайхара Алтимирова:
дочь Товсари, 16 лет;
сын Абдурахман, 14 лет;
сын Муций, 12 лет;
Хож Ахмад Эльтаев, 15 лет;
Сайдат Ахмад Эльтаев, 13 лет.
Также погибла, – продолжает свой рассказ Ксенофонт, – Алимходжаева Пайлаха. Не знаю, сколько ей было лет, ее тоже убили в Хайбахе. Ее труп, когда ушли солдаты, местные жители, спасшиеся в горах, опознали по несгоревшей косе. Эту косу хранила все эти годы ее сестра. Она и теперь где-то лежит, та коса.
Снегопад перекрыл дороги в горах, и до отдаленного аула в Галанчожском районе, последнем перед перевалом, солдаты добирались по засыпанной снегом тропе с проводником из местного партактива. Солдаты боялись не выполнить приказа в срок и торопились. Они увели мужчин, а оставшимся жителям приказали готовиться к выселению, сказав, что вернутся, как только позволит погода. Мужчин вели гуськом по узкой тропе над пропастью. Один чеченец вдруг обнял идущего рядом солдата и бросился с ним вниз. Так стали поступать и другие пленники. Солдаты открыли огонь. Все мужчины аула погибли.
То, что произошло в ущелье, видели мальчишки и, вернувшись домой, рассказали, как погибли их отцы. Старики собрались и стали решать, что им делать. Тогда самый старый из них встал и начал кружиться в древней пляске смерти, которую плясали его деды и прадеды. И тогда в круг вошли и стали плясать все старики, и старухи, и женщины, и дети аула. Все они клялись умереть, но не сдаваться русским. Потом старейшины решили, что сражаться они не могут – у них нет ни оружия, ни сил. Но и ждать, когда за ними придут и уведут их с земли предков, они не будут. Все оставшиеся жители аула собрались, взяв только самое необходимое, и пошли вверх, в горы, на перевал.
Идти по глубокому снегу было трудно, ветер сбивал с ног. Женщины несли маленьких детей и прижимали их к себе, чтобы не замерзли. До перевала добрались не все: люди, обессилев, садились в снег и замерзали.
Так шли они долго, потеряв счет времени, выбиваясь из сил и замерзая в метели. Вдруг те, кто шел впереди, увидели внизу, там, где начиналась долина, огни. Прямо на снегу горели костры, около которых спали какие-то люди. Это были эллины.
Жители аула обратились к ним, не могут ли они погреться у костров и получить что-то поесть. Греки поделились с чеченцами тем немногим, что у них было. Ксенофонт, как мог, объяснил этим замерзшим, уставшим, изголодавшимся людям, не понимавшим эллинской речи, что он ведет своих греков к морю. «Таласса! – показывал Ксенофонт старейшинам рукой в направлении моря. – Таласса!»
И наутро они вместе отправились дальше в путь.
26 июля 1919 г. Пятница
Как приятно начинать новую тетрадь! Да еще с хороших новостей! Проныра Торшин устроил выступления в дивертисментах кинематографа «Солей»! Выступать будем по воскресеньям шесть раз – три дневных сеанса и три вечерних. Скетч ужасно глупый, но получается смешно. «Голодный Дон Жуан». Сценка – объяснение в любви. Голодный гимназист приходит на свидание – и в конце концов бросается на колени и признается, что он хочет есть. Торшин корчил такие рожи, что невозможно не смеяться. На нас напал дикий хохот, никак не могли остановиться. Соберемся, начнем по тексту, вроде все хорошо идет, а стоит только посмотреть друг другу в глаза – и опять хохочем до коликов. Не приведи Господь так завестись на публике!
Шесть выступлений в день! Будем богачами!
А завтра Павел, наконец, ведет меня к Никитиной! Ростовские осважные сливки!