Три слепых мышонка
Шрифт:
— Обычно он лежит у меня на туалетном столике, — задумчиво произнес Лидз. — Вместе с ключами и мелочью. Наверняка в тот вечер я положил его туда же.
— Но полной уверенности у вас нет?
— Ну как сказать… Видите ли… — Он немного помолчал, затем продолжил: — Я мог обронить его в лодке в тот вечер.
— В лодке?
— Да. У меня есть тридцатидевятифутовый «медитерраниен». В тот вечер перед ужином я выходил в море.
— И вы допускаете, что он мог выпасть из кармана?
— Вероятно.
— Припомните,
— Иногда, чтобы он случайно не выпал, я клал его на дно.
— Вы когда-нибудь забывали бумажник в лодке?
— Всего однажды.
— Вы хотите сказать, что вам приходилось забывать бумажник вне дома?
— Да.
— Значит, можно предположить, что в понедельник могло случиться подобное?
— Вполне. И кто-нибудь его прихватил оттуда, иначе как он мог оказаться на месте преступления?
— Когда вы обнаружили пропажу?
— Это было во вторник утром. Полицейские нагрянули к нам домой и предъявили бумажник.
— В котором часу это было?
— Где-то около девяти. Они показали мне бумажник, и когда я подтвердил, что это моя вещь, они велели собираться.
— И вы отправились с ними в город?
— Конечно.
— Надеюсь, сопротивления не оказали?
— Нет.
— Мистер Лидз, знакома ли вам «Малая Азия», так называемый район Калузы?
— Да.
— Вам случалось бывать там?
— Случалось.
— Можете вспомнить, когда?
— В день их ареста.
— Кого вы имеете в виду?
— Тех мерзавцев, которые напали на Джесси.
— Значит, вы знаете этот дом 1211 по Танго-авеню?
— Да.
— Вы отправились туда после ареста той троицы?
— Да.
— Значит, этот адрес вам знаком?
— Да.
— И дом тоже?
— Да.
— Вы заходили внутрь дома?
— Нет. Я просто захотел посмотреть, где живут эти твари, вот и проехал по улице.
— Скажите, вы не были там в ночь убийства?
— Я уже говорил, что нет.
— А в какой-нибудь другой день?
— Нет.
— Сколько вам лет, мистер Лидз?
— Сорок один.
— Вы служили в армии?
— Да.
— Когда?
— Во время Вьетнамской кампании.
— Вы были в действующей армии?
— Да.
— Вам случалось сталкиваться с подобными убийствами?
— Они получили по заслугам.
— Но такие жертвы…
— Я протестую. Эти ублюдки не жертвы! Они потешались над моей женой. Слава тому, кто их прикончил!
Лидза было не узнать: его голубые глаза помутнели, он скрежетал от злобы зубами и потрясал кулаками. Если он окажется в таком состоянии в зале суда, ему обеспечен электрический стул.
— Мистер Лидз, я повторяю: случалось ли вам во время службы во Вьетнаме видеть…
— Да,
— Им вырывали глаза…
— Да.
— Отрезали члены…
— Эти нелюди для острастки отсекали указательный палец правой руки. Любили вырывать язык. Мы часто подбирали трупы без языков. — И, поколебавшись, он добавил: — Мы проделывали с ними то же самое. Парень из моего батальона частенько надевал на шею ожерелье из отрезанных ушей.
— А вы сами когда-нибудь…
— Нет-нет, никогда.
— Вы уверены?
— Я на такое не способен, и без того по уши в дерьме ходили.
На какое-то время оба замолчали.
Из коридора в камеру донесся разговор двух полицейских, потом послышался смех.
— Мистер Лидз… — Адвокат с трудом подбирал слова.
Он пристально посмотрел в глаза подозреваемому, пытаясь понять, мог ли такой человек отомстить столь жестоким образом за надругательство над женой. Способен ли на самосуд? Или преступление совершено кем-то другим, а бумажник действительно оказался там случайно?
— Мистер Лидз, повторите, пожалуйста, что вы непричастны к этой трагедии.
— Я их не убивал.
— Еще раз, пожалуйста.
— Эти трое не на моей совести.
Летом в Калузе жару переносить затруднительно, по крайней мере дважды в день приходится залезать под душ и менять амуницию. В самое пекло облегчение приносит трехразовый душ: утром после сна, в обеденный перерыв в офисе и на сон грядущий. Мэтью предавался размышлениям, принимая свой ритуальный третий душ.
После обеда зачастил ставший уже привычным дождь, по нему можно было сверять часы.
Ливень хлестал от души. Во Флориде трудно представить себе хоть что-нибудь совершаемое вполсилы. Случись задуть ветру, так непременно ураганной силы; если выглядывало солнце, то лишь с одной целью — спалить всю округу; ну а дождь лил как из ведра.
Адвоката посетила мысль, что в душе не было необходимости. Ведь может такое случиться, что в комнату залетит шаровая молния и сразит его на месте. Вот позабавится Бенни Фрейд, а потом не преминет выразить свои соболезнования.
Прокурор округа Скай Баннистер поспешит перед журналистами назвать его хорошим адвокатом и отличным парнем, достойным оппонентом, заявит об огромной утрате, постигшей общество, потерявшего в лице усопшего примерного гражданина. Его бывшая жена Сьюзен зальется слезами. Облачившись во все черное, набегут его подружки и примутся забрасывать его гроб красными розами, окропленными слезами. «Ах, мой бедный Мэтью, ближе человека у меня не было! Почему именно он покинул меня в расцвете сил!»
Мэтью-Мэтью, бедный Мэтью!