Три товарища
Шрифт:
– Вы принадлежите к какой-нибудь политической партии?
– Нет.
– Я спросил потому, что, как вы говорите, он был вашим товарищем…
– Он мой товарищ по фронту, – сказал Кестер.
Чиновник обратился ко мне: – Можете вы описать убийцу?
Кестер твердо посмотрел на меня.
– Нет, – сказал я. – Я тоже ничего не видел.
– Странно, – заметил чиновник.
– Мы разговаривали и ни на что не обращали внимания. Все произошло очень быстро.
Чиновник вздохнул:
– Тогда мало надежды, что мы поймаем этих ребят.
Он дописал протокол.
– Мы можем взять его с собой? – спросил Кестер.
– Собственно говоря… – Чиновник взглянул на врача. – Причина смерти установлена точно?
Врач кивнул:
– Я уже составил акт.
– А где пуля? Я должен взять с собой пулю.
– Две пули. Обе остались в теле. Мне пришлось бы… – Врач медлил.
– Мне нужны обе, – сказал чиновник. – Я должен видеть, выпущены ли они из одного оружия.
– Да, – сказал Кестер в ответ на вопросительный взгляд врача.
Санитар пододвинул носилки и опустил лампу. Врач взял инструменты и ввел пинцет в рану. Первую пулю он нашел быстро, она засела неглубоко. Для извлечения второй пришлось сделать разрез. Он поднял резиновые перчатки до локтей, взял скобки и скальпель. Кестер быстро подошел к носилкам и закрыл Готтфриду глаза. Услышав тихий скрежет скальпеля, я отвернулся. Мне захотелось вдруг кинуться к врачу и оттолкнуть его – на мгновение мне показалось, что Готтфрид просто в обмороке и что только теперь врач его в самом деле убивает, – но тут же я опомнился и осознал все снова. Мы видели достаточно мертвецов…
– Вот она, – сказал врач, выпрямляясь. Он вытер пулю и передал ее чиновнику:
– Такая же. Обе из одного оружия, правда?
Кестер наклонился и внимательно рассмотрел маленькие тупые пули. Они тускло поблескивали, перекатываясь па ладони чиновника.
– Да, – сказал он.
Чиновник завернул их в бумагу и сунул в карман.
– Вообще это не разрешено, – сказал он затем, – но если вы хотите забрать его домой… Суть дела ясна, не так ли, господин доктор? – Врач кивнул. – К тому же, вы судебный врач, – продолжал чиновник, – так что… как хотите… вы только должны… может статься, что завтра приедет еще одна комиссия…
– Я знаю, – сказал Кестер. – Все останется как есть.
Чиновники ушли. Врач снова прикрыл и заклеил раны Готтфрида.
– Вы как хотите? – спросил он. – Можете взять носилки. Только завтра пришлите их обратно.
– Да, спасибо, – сказал Кестер. – Пойдем, Робби.
– Я могу вам помочь, – сказал санитар.
Я покачал головой:
– Ничего, справимся.
Мы взяли носилки, вынесли их и положили на оба левых сидения, которые вместе с откинутой спинкой образовали одну плоскость. Санитар и врач вышли и смотрели на нас. Мы накрыли Готтфрида его пальто и поехали. Через минуту Кестер обернулся ко мне:
– Проедем еще раз по этой улице. Я уже был там, но слишком рано. Может быть, теперь они уже идут.
Тихо падал снег. Кестер вел машину почти бесшумно, то и дело выжимая сцепление и выключая зажигание. Он не хотел, чтобы нас слышали, хотя четверка, которую мы искали, не могла знать, что у нас машина. Бесшумно, как белое привидение, мы скользили в густеющем снегопаде. Я достал из ящика с инструментами молоток и положил его рядом с собой, чтобы бить сразу, едва выскочив из машины. Мы ехали по улице, где это случилось. Под фонарем еще чернело пятно крови. Кестер выключил фары. Мы двигались вдоль края тротуара и наблюдали улицу. Никого не было видно. Только из освещенной пивной доносились голоса.
Кестер остановился у перекрестка.
– Останься здесь, – сказал он. – Я загляну в пивную.
– Я пойду с тобой, – ответил я.
Он посмотрел на меня взглядом, запомнившимся мне еще с тех пор, когда он отправлялся один в разведку.
– В пивной я ничего не буду делать, – сказал Кестер, – а то он еще, чего доброго, улизнет. Только посмотрю, там ли он. Тогда будем караулить. Останься здесь с Готтфридом.
Я кивнул, и Отто исчез в снежной метели. Хлопья таяли на моем лице. Вдруг мне стало невыносимо больно оттого, что Готтфрид укрыт, словно он уже не наш. Я стянул пальто с его головы. Теперь снег падал и на его лицо, на глаза и губы, но не таял. Я достал платок, смахнул снег и снова укрыл голову Ленца краем пальто.
Кестер вернулся.
– Ничего?
– Нет, – сказал он.
– Поедем еще по другим улицам. Я чувствую, что мы можем встретить их в любую минуту.
Мотор взревел, но тут же заработал на низких оборотах. Мы тихо крались сквозь белую взвихренную ночь, переезжая с одной улицы на другую; на поворотах я придерживал Готтфрида, чтобы он не соскользнул; время от времени мы останавливались в сотне метров от какой-нибудь пивной, и Кестер размашисто бежал посмотреть, там ли они. Он был одержим мрачным, холодным бешенством. Дважды он собирался ехать домой, чтобы отвезти Готтфрида, но оба раза поворачивал обратно, – ему казалось. что именно в эту минуту четверка должна быть гдето поблизости.
Вдруг на длинной пустынной улице мы увидели далеко впереди себя темную группу людей. Кестер сейчас же выключил зажигание, и мы поехали вслед за ними бесшумно, с потушенным светом. Они не слыхали нас и разговаривали.
– Их четверо, – шепнул я Кестеру.
В ту же секунду мотор взревел, машина стрелой пролетела последние двести метров, вскочила на тротуар, заскрежетала тормозами и, заносясь вбок, остановилась на расстоянии метра от четырех прохожих, вскрикнувших от испуга.
Кестер наполовину высунулся из машины. Его тело, словно стальная пружина, было готово рвануться вперед, а лицо дышало неумолимостью смерти.
Мы увидели четырех мирных пожилых людей. Один из них был пьян. Они обругали нас. Кестер ничего им но ответил. Мы поехали дальше.
– Отто, – сказал я, – сегодня нам их не разыскать. Не думаю, чтобы они рискнули сунуться на улицу.
– Да, может быть, – не сразу ответил он и развернул машину. Мы поехали на квартиру Кестера. Его комната имела отдельный вход, и можно было войти в нее, не тревожа никого. Когда мы вышли из машины, я сказал:
– Почему ты не сообщил следователям приметы? Это помогло бы розыску. Ведь мы его разглядели достаточно подробно.