Три влечения. Любовь: вчера, сегодня и завтра
Шрифт:
Раньше время для людей было бестелесной, чисто идеальной вещью. Сейчас оно делается ощутимым, зримым, становится как бы «четвертым измерением» жизни. Пробита огромная брешь в представлении, что время – это просто обороты земли вокруг солнца.
Календарное время – это время механическое, внешнее, оно хорошо подходит к природе, которая живет равномерно, в одном ритме, и хуже – к человеку. Ибо это не индивидуальное, а уравнительное время, безликое, отчужденное от человека.
Психологическое время, личное время – это, наверно, и есть истинное время, которое прожил человек. Можно ведь прожить сто лет – и большинство из них будут пустыми годами. И можно жить так, чтобы в каждый день вмещалась неделя, в каждый год – десятилетие.
Психологическое
«Время личности» показывает, как наполнена жизнь человека переменами, сдвигами, событиями. Богатство новых впечатлений, действий, качественных перемен – это и есть богатство времени. У кого их больше, тот и жил больше, хотя другие могут жить дольше.
Такой подход к времени многое меняет в жизни человека. Он ведет к стремлению, чтобы в жизни не было пустых секунд, чтобы каждый атом времени был до краев полон жизнью. Секунду не вернешь, она бывает только один раз, она – та песчинка, которая пересыпается в часах природы и составляет один микрошаг времени. И нельзя обронить ни песчинки из той маленькой горсти, которую отпустила нам жизнь, нельзя прожить ее впустую, потому что она – крупица твоей жизни, потому что она необратима.
Такой подход может в корне изменить ощущение потерянного и полезного времени, он может привести к новому взгляду на мир, к тому, что жизнь начнет измеряться не по шкале лет и месяцев, а по шкале часов и секунд.
И это, наверно, самое главное, самое человечное мерило жизни. Если в жизни человека есть минуты счастья, минуты радости – и часы однообразия, механической скуки, тягот, – такая жизнь далека от совершенства. Ведь в конце-то концов чем больше светлых секунд в жизни человека и чем меньше в ней секунд темных – или серых, – тем лучше эта жизнь.
На этих новых весах и надо, видимо, измерять совершенство жизни человека, совершенство жизни общества, совершенство любого строя жизни.
Маркс писал об этом: «Лишь тогда, когда действительный индивидуальный человек… в своей эмпирической жизни, в своем индивидуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станет родовым существом… – лишь тогда свершится человеческая эмансипация» [68] .
Мерой человеческого освобождения он брал не абстрактные отношения, а именно индивидуальную жизнь человека, его повседневный труд, его обыденные отношения с другими людьми – поминутную, текущую шкалу его жизни. «Общественная история людей, – говорил Маркс, – есть всегда лишь история их индивидуального развития» [69] . Именно личное, индивидуальное отношение индивидов друг к другу, их взаимное отношение в качестве индивидов создало – и повседневно создает – существующие отношения [70] .
68
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1. С. 406
69
Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями. М., 1955. С. 11.
70
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 3. С. 439.
Это исключительно важная – и по сути своей очень простая и самоочевидная мысль, и она должна быть методологической основой всех социальных измерений.
Измерять социальное счастье, уровень свободы, равенства, материального благополучия и надо, видимо, не по обезличенно-массовым показателям, а по «эмпирической жизни», по «индивидуальному труду», по «индивидуальным отношениям» человека – по их поминутной шкале. Сколько этого счастья, этой свободы, справедливости дано каждому человеку в его каждодневном и каждочасном личном труде, в его каждодневных и каждочасных личных отношениях, – такой и уровень общего счастья.
Это – мерило благ «на душу населения», главное мерило всех человеческих благ. Все другие меры отчуждены от личности, индивидуальности, и сейчас они все больше делаются мнимыми, безликими, уравнительными.
Рождающаяся сейчас новая цена времени воюет с одним старым, издавна живущим у людей психологическим предрассудком.
Во многих из нас глубоко сидит наивное представление, что может быть такая жизнь, где все хорошо и нет ничего плохого.
Детям их жизнь кажется куда хуже и несвободнее, чем у взрослых; они думают, что настоящая жизнь начнется, когда они вырастут. Юноши и девушки верят, что совсем настоящая, совсем счастливая жизнь наступит, когда они найдут себе спутника жизни и станут жить самостоятельно, без опеки родителей.
Семейные люди озабочены нехватками; им кажется, что масса хлопот, которые они тратят на семью, станет меньше, когда вырастут дети, и вот тогда-то и они сами заживут хорошо.
Зрелые люди ждут пенсионного возраста – тогда и наступит жизнь без обязанностей, с одними правами, тогда и можно будет по-настоящему отдохнуть, заняться своим здоровьем…
И в предвкушении этого будущего счастья люди живут не в полную силу. Они как бы надеются, что в их личном будущем наступит какой-то мир утопии, и берегут себя для этого времени.
Этот психологический мираж в чем-то и благотворен, – он дает фундаменты для человеческого терпения, но главное – он обманчив и иллюзорен, потому что выдает настоящее за что-то менее настоящее, чем будущее. И люди живут не в полную силу, они пользуются своей молодостью, своей зрелостью, своим здоровьем не в полную силу. Они бросают на ветер секунды, дни, годы, они не стараются наполнить их настоящей жизнью, а отдают их во власть существования.
Иллюзии мешают им понять, что каждая секунда жизни – единственна, что диалектика света и тени лежит в самой основе, в самой микроструктуре жизни. Каждая секунда жизни, каждый шаг по ней состоит из приобретений и потерь, каждый возраст человека чем-то лучше, чем-то хуже другого.
И если все в жизни – свет и тень, если они живут только вместе, и если секунда необратима, то надо ли откладывать на завтра наслаждение светом и борьбу с тенью, надо ли откладывать на завтра свою настоящую жизнь?
Сложность любви XX века
О любви можно говорить по-разному. Есть писатели, которые сильны в изображении чувств, но слабы в их осмыслении. И есть истолкователи любви, сильные в осмыслении чувств и не столь сильные в их выражении.
Таким вот истолкователем любви выступает Роллан в своей «Очарованной душе». Он как бы перенимает тончайшую методику ученых прошлого века, которые разрезали клетку, красили ее в разные цвета и изучали под микроскопом. Он как бы делает срез психологической клетки, окрашивает ее красками логики и рассматривает под большим увеличением. Структура клетки ясна, но она умерщвлена, знание достигнуто, но ценой потери – потери чувственной ощутимости.
Роллан – философ, и любовь для него – не просто чувство. Это какое-то ультраприродное тяготение двух биологических полюсов, это вечное притяжение противоположностей, стремление антиподов к слиянию, великий и таинственный закон космоса. Зов пола, «чистый как огонь», всегда есть в любви, он скрыт в ее недрах, он могуч, и Аннета Ривьер, очарованная душа, ярко ощущает его власть над собой. «Аннета чувствовала, что быть одной – значит быть неполноценной, неполноценной и умственно, и физически, и в сфере чувств».