Три вокзала
Шрифт:
Аркадий продолжал и поднял стакан, как будто собирался сказать тост:
— Я пью за эту роль. Все должны выпить за нее. — Аркадий вел себя, словно на обычной вечеринке. — Но если вы будете играть Нижинского, то кто будет играть его мать? Она была ему так предана. Она выбирала ему любовников, мужчин или женщин, в зависимости от того, могли ли они способствовать его карьере. Мало матерей пошли бы на это. У вас кто-нибудь есть на примете?
— Вы забавны, — заметил Сергей.
— Мы уходим в сторону от дела, — заметила Бородина. — Я хочу видеть этого так называемого свидетеля.
— Дело в том, что Сергей
Сергей засмеялся:
— Ну да, она всем пыталась руководить — сука.
— Сергей, остановись, не играй по его правилам… — заговорила Бородина.
— Итак, если вы играете Нижинского, кто будет играть других женщин в его жизни? Актрис будет трудно подобрать.
— Очень трудно, — подтвердил Сергей.
— Скольких вы пробовали?
— Пятерых. — Сергей и мать переглянулись.
— И кандидатка должна непременно быть балериной?
— Нет, если у нее есть другие нужные качества.
— И они все не подошли? Они все оказывались шлюхами? И что же вы сделали с этими шлюхами?
— Не понимаю.
— Вы их убили и раздели… — сказал Аркадий.
— Нет никакого свидетеля, — перебила Бородина. — Это — обман. Ренко, вы просто вымогаете деньги у невиновных людей.
Аркадий договорился с Анной, что она появится тогда, когда почувствует, что пора. Все замерли — она вошла. Она была бледнее обычного. От этого тени под глазами казались более темными. Она специально надела ту самую ночную рубашку, в которой Сергей видел ее в последний раз.
Сергей уставился на нее так, словно готов был вот-вот взорваться от страха. Не такой ли ужас охватил семью Лазаря, [5] когда тот воскрес.
5
Лазарь — согласно Евангелию житель Вифании, брат Марфы и Марии, которого Иисус Христос воскресил через четыре дня после смерти. — Прим. ред.
— Молчи, ни слова! — сказала Бородина.
— Но когда я ушел, она уже посинела! — вырвалось из уст Сергея.
«Это начало, но этого недостаточно», подумал Аркадий.
— Молчи, Сергей! — закричала Бородина.
— Сергей Бородин, вы пытались убить журналистку Аню Рудакову? — спокойно сказал Аркадий.
— Да, пытался, — сказал он и добавил: — Мы не можем с этим справиться. Мы — монстры.
— Что вы имеете в виду? — Это было не совсем то, о чем догадывался Аркадий.
— Вы заметили, что в Москве полно монстров?
— Каких?.. — спросил Аркадий.
— Разные. Разве вы их не встречали? Их вызвали к нам.
— Сергей, пожалуйста, остановись, я уже это все слышала, — выговорила Бородина.
— У Петра Великого был музей уродцев, всенародная кунсткамера, там были дети с рогами и копытами, наполовину сформированные — страшные уродцы. Он издал указ, чтобы в России всех таких монстров везли ему. Это называлось «Указом о сборе уродов». Сегодня все повторяется, только на этот раз всем правят деньги. Монстры собираются в Москве. Шлюхи, миллионеры, как навозные жуки, катают доллары. «Бог — собака,
На кухне стало тихо.
— Я убил их всех, — заявил Сергей.
— Сколько? — настаивал Аркадий.
— Это имеет значение?
Бородина схватила Сергея и потащила его из кухни.
— Все! Мы уходим. Эта грубая инсценировка никогда не дойдет до суда.
Бородины вышли на площадку, но дорогу им загородил Виктор — он был в рабочем комбинезоне. Он него несло асфальтом.
32
Скачки всегда и везде были королевским видом спорта. Только в России — это зрелище для простого народа. Обычно на скачки собирались рабочие с ближайших заводов, чтобы успеть сделать ставку на последний заезд. Заводы давно были закрыты, те немногие, кто приехал на ипподром — пенсионеры, на трибунах они разливали водку в пластмассовые стаканчики. Тотализатор был здесь единственным видом развлечения. Лавки с едой не работали с давних пор, из туалетов несло фекалиями, переливавшимися через край унитазов и писсуаров. Завсегдатаями ипподрома были, без исключения, старики, они, несмотря ни на что, продолжали делать ставки. «Характер человека — это нечто особое», — думал Аркадий.
Если солнце едва светило для москвичей, то вдвое ярче оно сияло для Саши. Он был героем и миллиардером — притягивающее сочетание. Ему нравилось повторять: «Тот, кто крадет у меня кошелек, получает мусор». Аркадий догадывался, что Саша разгреб немало помоев. Сегодня ипподром почувствовал золотое прикосновение Саши. Вдоль ограды были установлены праздничные шатры. Официантки сновали туда-сюда, от машин с закуской — к шатрам, они разносили шампанское, лосося, лангустов на гриле. Все вместе должно было создавать ощущение клуба миллионеров — с заплывшими жиром двойными подбородками.
Депутаты, министры и топ-менеджеры, еще неделю назад старательно избегавшие Сашу, теперь, когда он вернул себе благосклонность Кремля, жаждали принять его щедрые подарки. У него был паспорт и билет в оба конца — в финансовую стратосферу. Разговоры за столами не утихали, прерываясь каждые двадцать минут для наблюдения за скачками — иноходцами и рысаками.
День был ясным, но поле для конкура оказалось заболоченным. Грязь вырывалась из-под копыт, наездники ломали кнуты и неслись вслепую — защитные очки были залеплены грязью. Они постоянно подгоняли лошадей: «Давай, давай, эй!» В то же время из динамиков неслись приветствия, их звуки разносились над пустыми конюшнями.
Аркадий нянчил свое похмелье в тени красных бархатных занавесок. С фрески на потолке ему на плечи падали куски отслаивающейся краски. На ней изображены лошади, серпы и молоты. Неподалеку от Аркадия складные стулья были сложены горкой и накрыты клеенкой. Небольшой холодильник был пуст и отключен.
Взгляд Аркадия упадал на брошенную записку с указанием ставки. Ему потребовалась секунда, чтобы память снова заработала. Он достал из пиджака конверт и вынул половинку билета, который он нашел в багажнике «Мерседеса». Оба билета были напечатаны на одной и той же дешевой бумаге, но на билете, подобранном с пола, было полное название заведения: Центральный московский ипподром… Итак, скачки в прошлое воскресенье.