Три вождя
Шрифт:
В его правоте каждый может теперь убедиться, выглянув в окошко или включив телевизор: вечер не вечер, рассвет не рассвет, а так - перманентные BREZNEV'S WAKE, сопровождаемые похмельем, основным признаком которых являются переходы от беспричинной эйфории к слабо мотивированной депрессии. "Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно", - гласит малопристойная русская поговорка, имеющая в своей основе явный садо-мазохистский подтекст.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЦАРЯ НИКИТЫ
В октябре 1964 года я, тогдашний студент Московского геологоразведочного института, прилетел в Москву из Сибири, где проходил летнюю геологическую практику в качестве "бурильщика
Работа была тяжелая, в тайге, но заплатили хорошо, и, приехав в родную коммунистическую столицу, я не стал ждать очереди на автобус, а взял в аэропорту "Домодедово" такси и покатил в свое общежитие на улице Студенческой, что на задах Киевского вокзала, с шиком "нового русского", наличие которых через какую-либо четверть века в бывшей "империи зла" не могло привидеться мне тогда ни в страшном, ни в эйфорическом сне.
Путь наш лежал через центр, где я вдруг обнаружил сильное движение черных машин, которые всегда являются атрибутом власти - вне зависимости от того, "Мерседес" ли это с "крутыми" или отечественная "Волга", на которую собирался пересадить своих чиновников юный, а теперь бывший вице-премьер Борис Немцов.
– Что случилось?
– спросил я шофера, лихого московского "водилу".
– Хруща сымают, - кратко ответил таксист.
– Кого-кого?
– удивился я.
– Никиту-кукурузника!
– А ты откуда знаешь?
– Мы в такси все знаем!
"Водила" сердито плюнул в окно, а я глубоко задумался.
Ибо подумать было о чем. Я родился в 1946-м, мне в то время было 18 лет, и так получалось, что всю свою сознательную жизнь я к 1964 году прожил при Хрущеве. Ну не считать же, что в семилетнем возрасте (1953) я, как мог, участвовал во всенародной скорби по поводу утраты Иосифа Грозного Сталина, которого оплакивало все "прогрессивное человечество".
Никиту же Сергеевича, который открыл ворота концлагерей ("с вещами на выход!"), устроил десталинизацию на ХХ и ХХII партийных съездах, напечатал Солженицына и сделал множество других правильных дел, включая ликвидацию палача Берии и разгон соратников, поименованных "антипартийной группировкой" (Маленков, Каганович, Молотов и при
мкнувший к ним Шепилов), благодарные советские люди, где в КАЖДОЙ семье или сидели, или сажали (или делали и то, и другое), должны были, казалось, обожать как частичного освободителя от коммунизма и творца первой "перестройки". Но вот как-то не сложились у него отношения с народом, и остался он в памяти народной лишь как герой многочисленных анекдотов и частушек типа:
Полюбила я Хрущева,
Выйду замуж за него.
Но боюсь, что вместо ...,
Кукуруза у него.
Или:
"- Как живете, товарищи колхозники?
– шутя спросил Никита Сергеевич.
– Хорошо живем, Никита Сергеевич, - шутя ответили колхозники".
Или (вот уже окончательная "антисоветчина"):
Играет Брежнев на гармони,
Хрущев пляшет гопака.
Погубили всю Россию
Два партийных чудака.
Не мне гадать, отчего так случилось, на этом и более умные, чем я, люди мозги поломали, но все же одна из причин (возможно, главная) кроется в том, что он был и оставался до конца дней своих КОММУНИСТОМ, а коммунистов к тому времени в нашей стране, насчитывавшей миллионы членов КПСС, окончательно разлюбили и если когда-нибудь снова полюбят, то это непременно будет наказанием за все грехи наши.
То есть был, конечно, и фильм "НАШ НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ", и графоманка в газете "Красноярский комсомолец" сочинила поэму, заканчивающуюся строчками "И светла улыбка у Хрущева, и синеет осень, как весна", но вот если душа к правителю не лежит, то это - все! И как мне не вспомнить, что за день до торжественной сдачи громадного железобетонного моста через реку Енисей в 1961 году, чья-то вражеская рука украсила мост карикатурным изображением Вождя в виде свиноматки, к сосцам которой прильнули тт. Фидель Кастро, Мао Цзэдун и др. товарищи.
И дело даже не в том, что он потопил в крови Будапешт и Новочеркасск (это-то как раз и простили бы, заставили - так и простили бы), не в том, что он вверг страну в Карибский кризис, запретил держать в городах скотину, топал ногами на писателей и называл художников "пидарасами и абстрактистами" (некоторые из них вспоминают это сейчас с мазохистическим удовольствием), а в том, что нечего было метаться и считать российских людей окончательными идиотами, которые будут продолжать плясать под коммунистическую дуду даже тогда, когда сам главный коммунист ясно дал понять, что весь этот коммунизм - туфта. Поэтому - или ты Отец Народа, или ты - коммунист, а третье будет дано только через двадцать с лишним лет, с начала конца перестройки.
Да еще кукуруза, конечно же, - та самая кукуруза, которую заставляли сажать "от Москвы до самых до окраин", которая почти нигде (за исключением южных районов) не росла, которую продавали в жестяных банках ниже себестоимости жестяной банки и прославляли в мультипликационных и просто фильмах, вызывала у народа злобу и ненависть, как насильственно навязываемая просвещенным помещиком музыка Гайдна крестьянам (в одном из рассказов писателя Николая Лескова, где они именуют великого композитора гадиной).
– Так что не хрен было из себя царя строить, а то развел, мля, как Сталин, культ личности, - вдруг неожиданно сказал шофер.
– Так он же ведь Сталина-то и разоблачил!
– пустился я в спор...
...Который, кажется, продолжается и до наших дней.
"КОНСУЛЬТАНТ С КОПЫТОМ"
Много лет назад меня научили в детском саду петь песню:
Курит трубку деда Сталин,
А кисета-то и нет.
Мы сошьем ему на память
Замечательный кисет.
В молодости-то ведь не знаешь, чем все закончится. В марте 1953-го мне было семь лет, Сталину - 73, но он вдруг взял да и помер 5-го числа, о чем скорбный голос диктора Левитана сообщил на следующее утро по радио, которое являло собой в те времена черную бумажную тарелку ре
продуктора, висевшую на стенке каждой советской квартиры и комнаты, а телевизоров тогда ни у кого не было, кроме самых главных начальников и других особенных людей Москвы и Ленинграда.
Я насупился. Мне было жалко Вождя всех времен и народов, по которому в одночасье зарыдала вся огромная советская страна, включая мою маму и исключая бабушку Марину Степановну, которая еле слышно прошипела-прошептала синими тонкими губами: "Подох дьявол нерусский, туда и дорога". Я подумал, что бабушка сошла с ума. Я ошибался. Марина Степановна просто-напросто была вдовой расстрелянного священника, труп которого красные для надежности содеянного еще и пустили под лед в 1918-м, что ли, году. Я об этом узнал значительно позже, когда стало можно.